А мужчины терпели. Илар работал в Экспедиции ЦИТИ по стандартному пятилетнему контракту. В течение этого срока начальство может послать вас куда угодно. То вас задействует Департамент истории и археологии, то геологи, то физики, то еще кто-нибудь - у Центрального Института Темпоральных Исследований много подразделений. Два года Илар уже отработал на разных точках, оставалось еще три года; и вот его забросили на Тритон. Неужели до конца срока? Это было бы ужасно. Но рвать контракт - означало, кроме судебного преследования, кроме выплаты неустойки, сломать карьеру. А без карьеры, какая перспектива? Скатишься в люмпены. С голоду, конечно, не помрешь - стандартный социальный паек обеспечен. Но ничего лишнего, человеческого, себе не позволишь. Будешь жить без морального удовлетворения как социальный паразит, как сволочь, лишь бы день прошел.
Но разве существование в такой вот мерзости можно назвать жизнью?
Старший техник-пилот поднялся из-за стола, смерил шагами свою каюту. Шесть квадратных метров - штрафной изолятор, а не комната. Все чужое, им не обжитое... Ничего - обживем. Повесим свои картинки, сменим стиль, насколько это будет возможно...
Он подошел к круглому иллюминатору. За бронированным триплексом бесновалась зеленоватая круговерть. Уже два дня как не утихает метель. Видимость почти что нулевая. Все работы снаружи приостановлены. Однако сегодня после ужина барометр стал показывать подъём атмосферного давления. Может, наконец, завтра к полудню установится хорошая погода и тогда можно будет посмотреть, что это за Тритон такой.
Илар откинул от стены спальное ложе. Матрац, застеленный стерильной кретановой простынею, автоматически надулся. Можно ложиться спать. Вот и прошел третий день.
Фильтры - в нос, иначе приснится гадость. Первый раз он этого не сделал, и ему всю ночь снилось какое-то заледенелое отхожее место, куда ходили мочиться великаны.
Улегшись в постель, Илар выключил настенное бра. И сейчас же его мысли начали вращаться вокруг последних событий.
Первые дни прошли так. Он знакомился с людьми. У него, как старшего техника-пилота, был один подчиненный - техник-пилот по имени Ясон Аркадос. Образованный молодой человек, предано глядящий в глаза начальству. В данном случае - Илару. Старший техник-пилот был начальником первый раз в жизни и не знал, как себя вести с подчиненным. Если - как со своим ровесником, то не спровоцирует ли это Ясона на панибратство? Худшего положения, в которое может попасть руководитель, не придумаешь. Держаться официально, холодно? Но в маленьком тесном коллективе вряд ли это возможно. Да и много ли он найдет здесь товарищей по возрасту, по духу и социальному статусу?
Он решил взять за образец отношений манеру Хейца: мягкое покровительство. Разумеется, с некоторой корректировкой на свой возраст. И уж конечно без всяких старческих сюсюканий, типа "мой мальчик" и прочих патернализмов.
Вспомнив профессора, Илар испытал острую жалость к нему и стыд за свои недавние жестокие слова. В душе всколыхнулось сомнение в своей правоте. Он с горечью подумал: "Может быть, стоило согласиться? Может, я не достаточно патриотичен? Может быть, я черствый эгоист?" а "истинные сыны" выразились бы еще жестче, беспощаднее: конформист и даже коллаборационист. Короче говоря, предатель. Осознавать себя предателем было горько и обидно.
Однако новое назначение и все, что с ним связано, на время отодвинули его душевные переживания.
Он прошел медосмотр. Его принял врач, который представился как Юлиан Гемборек, поляк. Это был молодой болтливый, только что кончивший курс студент. Гемборек предупредил нового пациента, что на станции соблюдается карантин. И потому свободное пользование линией ВТТ запрещается. Гемборек подчеркнул, что это его, Гемборека, предписание завизировано начальником Поста Мертом Стаммасом. Значит, отпрашиваться в увольнение надо у этих лиц. У него, Гемборека, и мистера Стаммаса.
- Начальника Поста видел?
- Нет еще.
- Такой лицимер-янки с Юго-Востока Американо-Канадских Штатов. Ты с ним поосторожней. Злопамятный, как слон.
- Я тоже из этих Штатов, - на всякий случай сообщил Илар.
- Да? - Гемборек сморщился. Наверное, он не любил американцев.
- А вообще-то, я родом из Скандинавии, - успокоил Юлиана новенький, но без уточнений, из какой части Скандинавского Союза.
- Это же совсем другое дело, - расцвел Гемборек. - Скандинав! Мы же почти земляки. Ты вечером ко мне заходи. Устроим роскошный выпивон. Или я к тебе зайду. Не возражаешь?
Илар не возражал. Вот и первый товарищ наклевывается, подумал он.
Ученые по отношению к техникам-пилотам вели себя не то чтобы высокомерно, но несколько отстраненно. Илар и Ясон для них были не более чем извозчиками, ничего не смыслившими в науке. О чем можно с ними говорить? В общем, ученые держались отдельным кланом. Так было почти всегда и везде. Персонал Опорных пунктов - один лагерь. Ученые - другой. По сути, это были два мира. Но они сотрудничали. Потому что по отдельности, сами по себе ничего не значили бы в темпоральных исследованиях.
Но кто был по-настоящему изгоем, так это контролеры Особого Отдела Бюро. Особистов никто никогда не любил. Простой охранник получал флюидов симпатии в гораздо большей степени, чем особист. Отчего агенты спецслужб вызывают у людей неприязнь? Может, это чувство восходит к давним временам, когда миром правил страх и ужас, когда в руках спецслужб было реальное могущество, которым они часто злоупотребляли. Может быть. Но вероятнее всего, просто потому, что человек не любит, когда его КОНТРОЛИРУЮТ. Очевидно, в этом все дело.
Илар не считал себя предвзятым человеком, но особист станции Жак Пулен ему активно не нравился. Его тощее горбоносое лицо с темными пронизывающими глазами напоминало голову большой хищной птицы.
Пулен так и сочился ядовитой антипатией. Все в нем было отталкивающим. Его горбоносый профиль, из-за которого хотелось назвать его Коршуном, пристрастие к черной одежде, раздражительность, вспыльчивость и вечно исходившая от него вонь. Не та, аммиачная, с которой все знакомы, а особая, пуленовская, с ароматом падали. Люди жаловались: нам тут местной вони хватает, так еще особиста вонючего прислали. Пулен здесь работал недавно, всего полтора месяца, но люди уже с тоской вспоминают прежнего контролера, которому Пулен пришел на смену. Старого стукача тоже не любили, но он хотя бы не вонял.
Невольно Илар вспомнил своего однокашника, косолапого увальня Эстера Нанка. У него лицо сплошь было в черных точках угрей, волосы всегда мокрые от пота. От Эстера исходил такой же неприятный запах. То ли его школьная форма так пахла, то ли он сам. Они ухаживали за одной и той же девочкой, которая, будучи хорошо воспитанной, позволяла дружить с ней Илару, Эстеру и еще одному школьному товарищу, фамилия которого уже стерлась в памяти. Но постоянным "ухажером", носильщиком её портфеля был Эстер. Это злило Илара. Когда он понял, что девочка любит того, третьего, он не поспешил скорешиться с Эстером, чтобы совместно набить морду счастливому сопернику, - хотя Эстер намекал на такой союз - отвращение пересилило.
