— А что это вообще за дурдом с урбанистическим уклоном? — спросила Анна.
Определение возымело неожиданный успех. Флейтист, который как раз спустился на одну ступеньку вниз и занес ногу, чтобы двигаться дальше, отпустил перила, взмахнул в воздухе рукой, нырнул вперед и приземлился на следующем пролете, чудом не вылетев за пределы площадки — ограждения там не было. Он развернулся к товарищам, и Вадим увидел улыбку до ушей. Командир смеялся, еще точнее — его просто плющило со смеху.
— Анна, пожалуйста, следующий раз — не на ходу! — сквозь неприличное ржание проговорил он. — Нельзя же так, право слово. Мы называем это изнанкой города… но твое определение… да, в точку…
— Какого города, какой изнанкой? — спросил Вадим у Серебряного, который был ближе всех. Информации, как всегда, не хватало — полуночники считали, что все должны понимать с полуслова, с одного названия.
— Вашего, — тоже улыбаясь, но лишь слегка, уточнил Гьял-лиэ. — Это место окружает одну из Дверей Полуночи, ту, что расположена в… ну, чтобы тебе было понятно, скажем — в Москве.
— А если без вот этого «чтобы тебе было понятно»? — обернувшись, передразнила сердитая Анна.
— Я вовсе не намеревался вас оскорбить, — поджал губы Серебряный. — Можно сказать и иначе — на тех землях, что принадлежат Полуночи и граничат… э-э… совпадают? Параллельны? Москве. Прости, я не могу подобрать верного слова.
— Не мучайте его, — снизу сказал Флейтист. — В вашем языке действительно нет слов для точного выражения подобных вещей: они до сих пор никому не были нужны. Лучше спускайтесь… поговорим внизу.
Вадим сделал первый шаг на лестницу, и тут же пожалел, что вообще двинулся с места. Тонкие металлические трубки были кое-как спаяны, местами — привинчены, а кое-где и попросту лежали поверх опорных конструкций. Вся эта вакханалия ржавчины дрожала и прогибалась под ногами, невольно заставляя воображать, чем именно закончится следующий шаг: металл не выдержит, треснет прямо под стопой, и далее — недолгий полет на торчащие внизу сваи. Одна рука у Вадима была занята гитарой, а потому ему было неудобно вдвойне.
— Лестница выдержит, — сообщил снизу Флейтист, но Вадима это не слишком успокоило. Может, полуночника и выдержит — хоть командир и казался намного массивнее, но, может быть, весил меньше или обладал какими-нибудь другими важными отличиями от человека.
После первых пяти шагов стало немножко полегче — балки все так же прогибались под ногами и скрипели, лестница, как и раньше, ходила ходуном, но Вадим начал привыкать и верить в то, что ничего с ним не случится. По закону подлости именно тут и должно было произойти что-нибудь неприятное, но, видимо, на лестницу закон не действовал вовсе или компания попала под исключение. После бесконечно длинного осторожного спуска Вадиму казалось, что он уже дважды поседел и трижды нажил инфаркт — так часто нога то повисала в пустоте над лопнувшей трубкой, то проскальзывала, заставляя балансировать на самом краю пролета.
Гитара мешала страшно, Вадим не знал, куда ее деть. Отдать Серебряному не мог, тот подстраховывал Анну, отдать Флейтисту, который разведывал путь, то и дело предупреждая об особо ненадежных ступеньках и дырах в решетке, тоже было нельзя. Оставалось тащить самому, поминутно рискуя сломать из-за нее голову, свалившись вниз.
Страха, который щекотал спину, Вадим не стеснялся. Он знал, что в боязни высоты нет ничего особенного, что ей страдает больше половины людей. Нельзя было позволить страху парализовать себя, а рецепт на этот случай он знал, научили давным-давно, еще до армии: называть все своими именами. Страх — страхом, говоря себе «я испытываю страх»; адреналиновую дрожь в заледеневших руках — физиологической реакцией на опасность; фантазию, рисовавшую картины падения вниз — фантазией. Эмоции, гормоны и фантазия — три составляющих боязни; если не бояться признать их наличие, если позволить себе разглядеть их, не стесняясь, то совсем уже нетрудно делать шаг за шагом, быть предельно внимательным, терпеливым и осторожным. Бояться, но идти. Однокласснику-альпинисту, который рассказал все это Вадиму во время экскурсии в Крым, музыкант сейчас был готов поставить памятник в полный рост. Рецепт работал.
Освещенные невидимыми лампами сюрреалистические здания и сооружения — назвать их домами у Вадима не поворачивался язык, — казались полностью необитаемыми. Это радовало: Вадим представил себе живность, которая могла бы обитать в таких ландшафтах, и вздрогнул. Если каждая третья постройка напоминала многоквартирный дом, вывернутый наизнанку, то какие в нем могли водиться крысы?
Порывы ветра сдували с лестницы мелкую ржавую пыль. Внизу песок и ржавчина закручивались в маленькие воронки. Тишина, за вычетом скрипа и дыхания усталых людей, стояла идеальная. На уровне третьего этажа, когда до земли оставалось уже недолго, но сил идти дальше не было, Флейтист остановил компанию и скомандовал отдых. Очень своевременно — Вадим покосился вниз и подумал, что еще пролет не одолел бы, а падение и с такой высоты на сваи ни к чему хорошему не привело бы.
— А вы не могли спустить нас магией? — спросила усталая и возмущенная Анна, оттирая со щеки пятно ржавчины. — Ведь могли, я точно знаю…
— Могли бы, — кивнул Флейтист. — Тебе бы понравилось. Но я потратил бы остаток сил, и при встрече с любой неприятностью не смог бы тебя защитить. Это бы тебе тоже понравилось?
Вадим усмехнулся. Спорить с обоими полуночниками было бесполезно, это он понял давно. Серебряный просто не въезжал и въезжать не хотел во многие вещи, например, в тонкости взаимоотношений; Флейтист обычно либо считал себя полностью правым, и аргументировал свою позицию так весомо, что возразить было нечего, либо лаконично признавал ошибку и на этом разговор прекращал. Наслаждение дискуссией ради дискуссии обоим явно было незнакомо.
Поодаль что-то грохнуло. Звук был невыносимо громким, Вадим закрыл левой рукой ухо — в правой он держал гриф гитары, но и это ему не помогло. Нестерпимый скрежет рвущихся металлических перекрытий — рвущихся заживо, как вдруг подумал музыкант. Стон трескающихся бетонных плит. Потом — неторопливый рокот оседающих обломков, похожий на глухой утробный кашель. Изнанка города казалась живой, но если так, то она была тяжело, безнадежно больна.
После короткого перерыва спустились до самой земли — точнее, до обезображенного крупными трещинами асфальта. Вадим поднял голову. Две подозрительные высотки-пирамиды справа и слева, остов здания, похожего на стадион или бассейн впереди. Казалось, чихни — и все это обрушится на голову.
