— Проведать зашел, — пророкотал неулыбчивый голос. — За науку поболтать… с глазу на глаз.
Казбек поспешно кивнул.
— Понял тебя, уважаемый!
Он обернулся к старичку.
— Иди, отец, принеси нам…
И замолк. Никакого старичка у стола не было. Он исчез неизвестно когда, не шаркнув развалившимися ботами, не скрипнув рассохшейся дверью вивария, и это было необъяснимо. Казбек даже наклонился чуть-чуть, чтобы заглянуть под стол.
— Не отвлекайся, — толкнул его голос Стылого. — У меня мало времени. Рассказывай.
— Что там рассказывать… — буркнул Казбек, неуютно передернув плечами. — Объяснять очень трудно. Слова надо специальные. Научные эти, как их…
— Термины. — подсказал гость.
— Да. В общем я тут исследования делаю… И еще эксперименты.
— С этими? — Стылый встал и прошелся мимо притихших клеток.
— Экспериментальный матерьял, — гордо сказал Казбек.
Стылый с костяным треском провел пальцем по прутьям клетки. Крысы в панике метнулись из одного угла в другой.
— Хороший материал, — усмехнулся гость. — Кормленый. А где остальной?
— Какой — остальной? — не понял Казбек.
— Люди.
Стылый смотрел в упор, и от этого взгляда Казбек почему-то чувствовал себя виноватым.
— Да разве это люди… — замялся он.
— Ты брось, брось! — гость погрозил пальцем. — Плохих людей не бывает.
— Ха! Не бывает! — Казбек горько рассмеялся. — Бараны, честное слово! Учишь их, учишь — ничего не понимают!
— Это все от жадности…
— Правильно! И я так думаю! — Казбек радостно закивал.
— От твоей, — остановил его гость.
— Ара, зачем так говоришь?! Мало я денег им раздал, конченным?!
— Что деньги! — Стылый глядел сурово. — Они жизнь свою тебе отдают! А ты ее — крысам…
— А что, неправильно? — Казбек беспокойно вглядывался в лицо гостя. — Ты же сам сказал: «Пусть так и будет»!
— Правильно, все правильно, — Стылый отшвырнул ногой рассыпавшиеся инструменты и присел на край стола. — Но, забирая одну жизнь, дай взамен другую…
Казбек надолго задумался.
— Погоди, уважаемый… Ты что предлагаешь? От крыс брать — и обратно людям колоть?! На кой черт это надо?!
— А ты попробуй. Вреда не будет.
— Как не будет?! Думаешь, им не больно?!
— Ишь ты, — гость сверкнул глазами, — жалостливый… Ничего, потерпят. Больнее, чем теперь, все равно уж некуда…
— А мне какая от этого польза? — упорствовал Казбек. — Расходы одни!
Стылый, выбросив указательный палец, как лезвие складного ножа, ткнул в сторону клеток.
— А ты, разве, не хочешь узнать, что с ними происходит по ту сторону?
— По ту сторону — чего?
— Пирога с повидлом…
Когда я сообразил, куда он нас завел, меня чуть родимчик не хватил. Плетюне шепчу:
— Нет, ты понял?!
А он, простодырый, только ушами хлопает:
— А чего? А где?
— Смотри, — говорю, — куда нас твой умник тащит!
— Какой умник? — Плетюня тупит.
— Следопут ваш хваленый! Он же прямиком в пустые холмы ведет!
— Да ну тебя! — Плетюня и морду отворотил. — Как чего брякнешь, так противно слушать!
— Разговорчики в строю! — командир сзади кусается. — Не растягиваться! Шире шаг!
Ему лишь бы покомандовать. Шире, да шире. Порвут пополам, так шире некуда будет. Докомандуешься…
Сам, поди, и не знает, куда идем. А я в этом деле кое-что соображаю. Дырявая башня справа осталась — там, где большая гарь. Гарь мы кругом обошли, чтобы на голое место не выходить. А теперь Следопут опять резко влево взял. Значит, пустые холмы прямо перед нами. Просто к ним с этой стороны еще никто не подходил. Да и с других-то сторон всего пару раз совались, и никогда это добром не кончалось. Сколько легенд про здешние места рассказывают — одна другой страшнее! Да что легенды! Тому, кто памяти покойницкой отведал, и легенды не нужны! Они такое про пустые холмы знают, что их сюда и раздоркой не загонишь! А этот прет напролом, и все ему поровну. Характер такой дурацкий — никого не слушает, никому не верит, командиров в грош не ставит, вечно с ними цапается. Может, это оттого, что спину ему колют чаще, чем нам, не только перед походом, но и после. От такой жизни сам себя возненавидишь, не то, что командира. Командиры, они тоже разные попадаются. Иной бывает тупой, как баран, если не хуже. Спроси его, кто такие бараны — умрет, не вспомнит. А гонору — вагон. Нынешний наш отрядный, по кличке Утюг, тоже поначалу хвост на Следопута задирал. Но как в пирог с повидлом залезли, тот ему быстро показал, кто здесь главный. Три крысоловки обошел и отряд провел без единой потери. В четвертую уж, видно, специально щепку сунул, чтоб не думали, что каждый тут может ходить взад-вперед. Как хряснули зубы об зубы — щепка пополам, командир залег, мы чуть в бега не ударили, аж духом скверным от кого-то потянуло. А Следопут посмеивается.
— Что, — говорит, — обделались? Не дрищите, они больше не укусят!
И дальше пошел.
Нет, моя бы воля была, я бы с таким водилой шагу на территорию не ступил! Он хоть ловушки все знает, да заведет, в конце концов, куда-нибудь похуже крысоловки…
— О! А чего это там? — Плетюня меня в бок толкает.
Вижу — впереди поднимается над травой остроконечная макушка. Чуть подальше — вторая. Ну так я и знал! Пустые холмы! Чтоб мне самому пусто было, если не они!
Тут и до командира, Утюга нашего, начало доходить.
— Так, — говорит, — это у нас что? — а сам нагоняет быстро Следопута. — Это же вон что! Как оно… запамятовал…
— Склады.
От Следопута разговора доброго не дождешься. Буркнул одно слово, и дальше.
— Ну, правильно… Погоди. Что еще за… — командир скачками за ним. — Я слова-то этого не знаю! Нет такого места на территории!
— Почему нет? — Следопут ему, так лениво, — Вот оно. Только у вас по-другому называется.
— У кого это — у нас?!
— У крыс. Вы по глупости склады зовете пустыми холмами.
Тут весь отряд, как по команде, встал. Замерли, дышать боимся. Кое-как Утюг насмелился и просипел:
— Ты издеваешься, что ли?! Куда завел, гад?!
— Пока никуда, — посмеивается. — Но лучше бы нам куда-нибудь зайти, на месте не стоять. А то не ровен час…
Бойцы давай занимать круговую, молятся потихоньку, кто как умеет.
— Ты, сволочь, на съедение нас сюда заманил! — отрядный ревет. — У меня приказ совсем другой был!
Но Следопуту на его приказы чихать с дырявой башни.
— Приказ у всех один, — говорит. — Добычу принести. Хочешь домой пустым вернуться — уходи.
По ушам видно — многие прислушиваются, хоть зуб на зуб ни у кого не попадает от страха, по себе могу сказать. Он тогда громче, чтоб все слышали:
