А у Дунаева опять Нюру увели.
- - Вернется, - сказал Дунаев, как про корову. Действительно, вернулась. И стали жить дальше. А что ж удивительного? Около Нюры мужики дурели,
Еще пока она ходит или сидит, то все еще туда-сюда. А как нагнется за чем-нибудь, с полу чего-нибудь подобрать или мало ли зачем, - то все, конец. Лепетать начинают, молоть что ни попадя. Дунаев видит - дело плохо - и скажет:
- - Мне завтра вставать рано.
Гости и расходятся утихать по домам.
Сказано - все счастливые семьи счастливы одинаково, и тем как бы принизили счастливые семьи. Потому что одинаковость - это неодушевленный стандарт. А кому охота считаться неодушевленным? А ведь это для несчастливых счастливые семьи как кочки на болоте, для человека утопающего всякая кочка издали на диво хороша. И выходит, что они только для утопающего одинаковые, а сами-то для себя все кочки разные.
- Мораль тут ни при чем, - сказала мама Дунаеву. - Нюра - случай особый... Вам хорошо, и слава богу.
- Каждый случай особый, - сказал Дунаев.
- Я с вами согласна, - ответила мама.
Мама вышла из сеней на лестницу, где Сапожников тупо смотрел на велосипедный насос, который ему починил Дунаев, и думал: а что внутри насоса делается, когда поршень вытягиваешь, а новому воздуху всосаться не даешь, если, конечно, дырку пальцем не зажать?
Говорят, воздух разрежается. А почему тогда, если поршень отпустить, его обратно как резиной тянет?
- Пошли, домой, сынок... Нам пора, - сказала, мама. - Уроки надо делать. Ты учись хорошо. А то нас с тобой завуч не любит.
- Ладно, - сказал Сапожников.
- А ты когда в, Калязин в зимний лагерь поедешь, ничего бабушке про Нюру не рассказывай.
- Ладно, - сказал Сапожников.
В то время, в школе к Сапожникову относились сдержанно. Это потом к нему стали хорошо относиться. Когда ему уже на это наплевать было, а тогда нет, путано складывались у него отношения в школе.
В классе как привыкли? Либо ты свой, и тогда ты как все и подчиняешься правилам: неписаным, но жестким. Либо ты сам эти правила устанавливаешь, и тогда все тебе подчиняются, и тогда ты лидер и, будьте ласковы - что ты сказал, то и закон. В первых классах кто лидер? У кого за спиной компания: на улице, шарага или двор сильный. В средних классах - кто самый отчаянный. Ну, а в последних классах лидер - это кто самый хитрый, кто хорошо питается и умеет слова говорить.
А Сапожников всю дорогу хотя сам правил не устанавливал, но и подчиняться не собирался.
Пришел он сразу в третий класс, а портфеля у него нет. Мама ему для учебников отцовскую охотничью сумку приспособила, кожаную. Хотела, патронташ отпороть - Сапожников не дал. Сказал, что будет туда карандаши вставлять. Сразу, конечно, в классе смех. Шишкин сказал:
- Дай сумку, дамочка.
- На, - сказал Сапожников.
Шишкин сумку за ремень схватил и над головой крутит. Все в хохот. Учитель входит в класс:
- - В чем дело? Все по местам.
На большой перемене Сапожников завтрак достал - два куска булки, а внутри яичница, белые лохмотья. Шишкин сказал:
- Ну-ка дай.
- На, - сказал Сапожников и отдал завтрак. Ну, все сразу поняли телок. Шишкин откусил, пожевал и сказал:
- Без масла сухо.
И через весь класс шарах бутерброд, об стенку возле классной доски. Все смотрят. Сапожников пошел за бутербродом, нагнулся, а ему пенделя. Но он все же на ногах устоял, бутерброд поднял, яичницу, обкусанную шишкинскими зубами, двумя пальцами взял, в фанерный ящик - урну выкинул, а, хлеб сложил и к Шишкину вернулся.
- Попроси, прощенья, - сказал Сапожников. Все смотрят.
- Я? - спросил Шишкин.
- Ты.
Шишкин ему еще пенделя. Учитель в класс входит:
- В чем дело? Все по местам. Следующая перемена короткая. Сапожников вытащил обкусанный хлеб, подошел к Шишкину:
- Попроси прощенья.
- Ну, ты... - сказал Шишкин и опять ему пенделя.
- Попроси: прощенья, - сказал Сапожников. Шишкин взял у него хлеб и опять в стенку запустил, как раз когда учитель, входил и все видел.
- В чем дело? По местам. Шишкин, а ну подними хлеб.
Шишкин пошел поднимать хлеб, Сапожников за ним. Когда Шишкин нагнулся, Сапожников ему пенделя. При учителе. Шишкин выпрямился, а Сапожников у него хлеб из руки взял.
- Шишкин, на место, - сказал учитель. - А ты откуда взялся? Я тебя не знаю!
- Из Калязина, - сказал Сапожников.
- А-а, новенький... Плохо начинаешь, - сказал учитель. - На место.
Сапожников весь урок старательно писал арифметику. На другой переменке Шишкин убежал.
На следующее утро Сапожникову дали в глаз перед самой школой - двое подошли и сделали ему синяк. На уроке Шишкин смотрел на доску и улыбался. На переменке Сапожников достал вчерашний хлеб и подошел к Шишкину.
- - Проси прощенья.
Шишкин кинулся на Сапожникова и хотел повалить, но Сапожников не дался. По тетрадке отличницы Никоновой потекли чернила, а на тетради у нее закладка - лепта шелковая, вся промокла. Визгу было на всю Москву. Шишкина и Сапожникова выгнали из класса. Вызвали родителей.
Вечером лампы в классе зажгли над учительским столом только, а остальные не зажигали. За окном городская ночь с огоньками, а в классе полутьма. Мать с Сапожниковым на одной парте. Шишкин с отцом на другой.
- Сапожников, - сказала завуч, - объясни, почему ты ударил Шишкина ногой?
- Он сам знает, - сказал Сапожников. - Пусть попросит прощенья.
- Прощенья?! - рявкнул отец Шишкина. - Прощения?! Его ударили, а ему еще прощенья просить?
- Родители, будьте добры, снимите головные уборы, - сказала завуч.
Мать сняла платок, отец Шишкина кепку.
- Мальчик, - сказал: отец Шишкина, - кто ты такой? Может быть, ты фон-барон? Фон-баронов мы еще в двадцать первом в Анапе утопили... Почему сын рабочего человека должен у тебя прощенья просить? А?
- Не у меня, - сказал Сапожников.
- А у кого же? - спросила завуч.
- У хлеба, - сказал Сапожников.
- Как можно у хлеба прощенья: просить? - сказала завуч. - Дикость какая-то... Он у вас нормальный ребенок?
- У кого? - спросил отец Шишкина.
- Это его бабушка приучила, - сказала мама. - Он не виноват... Когда хлеб падал
на землю, она велела его поднять, поцеловать и попросить у него прощенья... Он так привык, он не виноват.
- Мальчик, - сказал отец, Шишкина, - у тебя хлеб с собой?
- Ага, - сказал Сапожников.
- Дай-ка сюда, - сказал отец Шишкина. И разделил на две половинки, снаружи: ссохшиеся, а внутри еще влажные.
- Васька, ешь, - велел отец Шишкину.
- Перестаньте! - вскрикнула завуч.
- Не буду, - сказал Шишкин.
- Не будешь - в глотку вобью, - сказал отец Шишкина. - Ешь. Шишкин зарыдал и стал есть хлеб.
- Перестаньте мучить ребенка, - сказала завуч.
