Повинуюсь. Долгое время не слышу ничего, но я бесконечно терпелив и не подвержен скуке. В конце концов, афферентных решеток касается мимолетный знакомый сигнал. Возвращаюсь, отслеживаю источник, для описания которого у меня есть все возможности: транснептунианская комета в поясе Койпера, поперечником приблизительно двести километров. С периодом 4,57 секунды она обводит небосвод направленным радиолучом на волне 21 сантиметр. С координатами ЦУПа луч не пересекается ни в одной точке и направлен, судя по всему, на совершенно иную цель.
На то, чтобы откликнуться, у ЦУПа уходит намного больше времени, чем обычно. Когда ответ приходит, от меня требуют изменить курс. Центр сообщает, что отныне моя новая цель будет обозначена как «комета Бернса-Колфилда». Учитывая текущий вектор импульса и запасы топлива, я достигну ее не раньше, чем через тридцать девять лет.
Ни на что другое не отвлекаться.
* * *
Я работал связным в команде Института Курцвейла[8] — сорганизованной группе рубежных волхвов, убежденных, что они находятся на грани разрешения квантово-глиального парадокса. Исследователи в области искусственного интеллекта уже не один десяток лет бились лбами в эту стену; эксперты обещали, что, когда она будет пробита, до первой перегрузки личности нам останется полтора года и не больше двух — до первой надежной эмуляции человеческого сознания в программной среде. Решение этой задачи возвестит конец плотской истории и выведет на сцену Сингулярность, нетерпеливо переминающуюся за кулисами без малого полвека.
Через два месяца после Огнепада институт разорвал контракт.
Я, признаться, был удивлен, что они столько тянули. Мгновенный переворот приоритетов, головокружительные перемены в попытках вернуть утраченную инициативу — они нам дорого обошлись. Даже новая, блестящая постдефицитная экономика не могла выдержать такого катастрофического перелома, не скатившись к банкротству. Станции в глубоком космосе, долгое время считавшиеся защищенными благодаря своей удаленности, внезапно стали уязвимы по той же самой причине. Обиталища в лагранжевых точках следовало переоборудовать для обороны от неведомого врага. Грузовые корабли снимали с Марсианской петли, вооружали и отправляли на новые посты; одни прикрывали высокие орбиты Марса, другие спускались к Солнцу для охраны «Матрицы Икара».
Неважно, что светлячки не сделали по этим мишеням ни единого выстрела. Мы просто не могли позволить себе рисковать.
Естественно, все человечество оказалось в одной лодке, безрассудно готовое любыми средствами вернуть гипотетическое превосходство. Короли и гендиректора строчили расписки на салфетках и обещали расплатиться сполна, когда вопли уймутся. А тем временем перспектива увидеть через два года утопию уступила место тени Армагеддона, протянувшейся из самого ближайшего будущего. У Института Курцвейла, как у всех, внезапно обнаружились другие срочные проблемы.
Так что я вернулся к себе домой, откупорил пузырь «Гленфиддича» и развернул в голове виртуальные окошки, словно лепестки, поглощая протухшие две недели назад огрызки чужих споров на окруживших меня иконках.
Позорный крах
глобальной системы безопасности.
Никакого вреда
Спутники связи уничтожены.
Тысячи погибших.
Случайные
столкновения.
Случайные
жертвы.
(Кто послал их?)
Мы должны были их засечь.
Почему мы…
Дальний космос.
Обратно пропорционально квадрату.
Считай сам.
Они замаскировались!
(Что им нужно?)
Нас изнасиловали!
Господи Иисусе!
Просто сфотографировали.
Почему они молчали?
Луна в порядке.
Марс в порядке.
(Где они?)
Почему они не вошли в контакт? О'Нилы[9] не пострадали.
ТЕХНОЛОГИЯ ПОДРАЗУМЕВАЕТ
АГРЕССИЮ!
(Вернутся ли они?)
Нас никто не атаковал.
Пока.
Это не вторжение.
Еще нет.
(Но где они?)
(Они вернутся?)
(Эй, кто-нибудь?)
Джим Мур
голосовой вызов
с шифрованием
Принять?
Текстовое окошко расцвело прямо у меня под носом, заслоняя спор. Я прочел его дважды. Попытался вспомнить, когда он в последний раз звонил с выезда, и не смог.
Остальные окна притушил.
— Папа?
— Сынок, — отозвался он, промедлив. — Ты в порядке?
— Как все. Никак не решим, праздновать или в штаны наложить.
Ответил отец не сразу.
— Да, вопрос серьезный, — промолвил он, наконец.
— Совета ты мне дать, конечно, не сможешь? Нас, простецов, держат в неведении.
Вопрос был риторический. Чтобы подтвердить это, не требовалось даже отцовского молчания.
— Знаю, — добавил я миг спустя. — Просто ходят уже слухи, что «Матрица Икара» рухнула, и…
— Ты знаешь, что я не… О. — Джим примолк. — Нелепица. «Икар» в порядке.
— Правда?
Отец словно взвешивал каждое слово.
— Светлячки ее даже не заметили, скорей всего. Когда станция не работает, следового излучения нет, а в блеске короны ее не разглядеть, если только не знаешь, где искать.
Пришла моя очередь примолкнуть. Разговор внезапно пошел наперекосяк.
Потому что когда отец уходил на задание, он замолкал. И никогда не звонил домой.
Потому что даже когда отец возвращался с задания, он никогда ни о чем не рассказывал. Неважно, работает еще «Матрица Икара» или ее разнесло в клочья и швырнуло в Солнце тысячей километров рваных оригами; так или иначе он не скажет ни слова, пока не будет обнародовано официальное сообщение. Чего — я на всякий случай обновил справочное окошко — еще не случилось.
Потому что хотя отец был немногословен, частых нерешительных пауз я за ним не замечал — а в нашем нынешнем разговоре он медлил перед каждой репликой.
Я чуть поддернул леску…
— Но корабли туда отправили.
…И начал считать. Тысяча-раз, тысяча-два…
— Простая предосторожность. «Икару» давно требовался осмотр. Ты же не станешь врубать машину на полную, не попинав хотя бы шины для порядка?
Чуть меньше трех секунд на ответ.
— Ты на Луне. Пауза.
— Почти.
— Что ты… пап, зачем ты мне это все рассказываешь? Это разве не нарушение секретности?
