Через час все было кончено. Застилая небо дымом, горели дома. Изувеченные трупы, лежащие и по одному, и группами, дополняли пейзаж. Отряд Гюряты, отойдя на опушку, отдыхал, зализывая раны. Ратники, разводя костры, весело гомонили. Это могло бы показаться странным, ведь их стало на девять человек меньше. Но смерть была настолько обыденна и привычна, что вызывала в их засохших сердцах не больше чувств, чем укус комара. Потеря в этом бою стольких товарищей к тому же сулила им скорое возвращение на родные подворья. Сила отряда без тех девятерых, что лежали в стороне на земле, рядком, была слишком мала, чтобы идти дальше. Гюрята все это прекрасно понимал и поэтому решил, дав людям передых, вести их назад, в Киев.
Братья отдыхали, удобно устроившись у костра. Лежа на животе, опустив тяжелую голову на сомкнутые руки, Ярополк рассматривал лежащий на траве языческий талисман.
Это была головка Перуна на оборванном шнурке. Уже после окончания боя, проходя по улице деревни, он сорвал ее с шеи убитого язычника просто из любопытства. Мельком рассмотрев, бросил, и лишь у костра заметил, что, зацепившись шнурком за рукоять ножа, она болтается на поясе.
Меч и языческий божок лежали на траве рядом. Христос, распятый на рукояти меча, был весь в ржавых потеках застывшей крови, стекавшей по лезвию во время боя. В призрачных сполохах костра мертвые фигурки росли, оживали.
Сонная одурь туманила сознание Ярополка. Черные тучи затянули звездное небо. Ударила молния, разрезав небосвод ломаной линией. Братья исчезли, и Ярополк остался один около костра. Но нет! Откуда-то сбоку слышится хохот. Оскал Перуна, безудержно хохочущего над чем-то, что находится за спиной Ярополка. До чего же тяжело перевести взгляд. Глаза и вся голова словно налились металлом.
Взгляд медленно смещается во тьму. И вдруг молния освещает все вокруг. Полуобнаженная фигура с протянутыми в небо руками, словно в немой мольбе. И небеса разверзлись, водопадом дождя устремившись вниз. Человек бесновался в неистовом танце, ловил струи дождя широко открытым ртом, размазывал по своему телу красные струи. Но почему дождь красный?! Это кровь! Кровавый водопад!!! Упырь с глазами ребенка. А рядом звучал дьявольский хохот уродливого идола.
Видение пронеслось перед глазами и пропало. Снова костер и братья рядом. Ошеломленным взглядом обвел все вокруг Ярополк. Все лицо горело. Спрятав лицо в ладонях, застыл на минуту. Успокоившись, рывком встал на ноги.
- Пойду ополоснусь в реке, заодно и меч почищу.
Кинув меч в ножны, взял в руку головку Перуна. Пристально вгляделся в злобные черты искусно вырезанного неведомым мастером лица, усмехнулся и швырнул амулет в костер.
Он шагал к реке, все глубже и глубже погружаясь в темноту ночи, а дьявольская головка смеялась ему вслед, обугливаясь в пламени.
Отдаляясь от костра, Ярополк шел к реке. Выглянувшая из-за облаков луна каким-то мутноватым светом освещала все вокруг. Где-то сзади слышались голоса посланных к реке за водой дружинников. Но Ярополк не замечал их. Отдалившись от лагеря, он вдруг услышал звуки необыкновенной чарующей музыки. Они завораживали и неудержимо влекли к себе. Они опьяняли, наполняя все существо Ярополка наслаждением. И он все убыстрял и убыстрял свой шаг, двигаясь на звук. Нега разлилась в нем, заполнив каждую клетку его тела. Все чувства отступили, он не видел ничего вокруг, и лишь слух вел его вперед. Закрыв глаза, спотыкаясь, продираясь сквозь кустарник, он двигался к реке. Наконец склон кончился. Ярополк шел по ровному пространству. Высокая трава достигала пояса. Он разлепил веки. Впереди, среди высокой травы, неестественно синим пламенем горел огромный костер. Вокруг костра, в каком-то мистическом танце, под звуки той чарующей музыки, которую слышал Ярополк, двигались прелестные девушки. Их обнаженные тела серебрились в лунном свете.
Ярополк остановился, что-то насторожило его. Он разрывался. Ему хотелось идти туда, к этому костру, к этим призывно машущим ему красавицам. И в то же время чтото не пускало его. Он не помнил, кто он, не знал, где находится, он забыл все. Памяти не было, лишь чарующая музыка внутри. Но какой-то инстинктивный страх не пускал, держал его. И все-таки он двинулся дальше. Раздвигая траву, он пробирался к костру, но тот не становился ближе, а, казалось, наоборот отдалялся. Ярополк готов был двигаться вперед до бесконечности, но вдруг услышал за спиной крики.
По берегу носились дружинники, обезумевшие от ужаса. Не трава была вокруг Ярополка, а река. Лишь успел он понять это, как рухнул в бездну. Неимоверным усилием ему удалось вырваться на поверхность, но лишь на мгновенье, тяжелые доспехи потянули на дно, и черная гладь воды сомкнулась над его тянувшимися вверх руками. Еще некоторое время на поверхность вырывались из глубины пузыри воздуха, но и эти последние следы его существования быстро оборвались. Спасти его было невозможно. И вот...
Голова отца бессильно опустилась на стол. Пустая бутылка, покатившись, упала на пол. Этот звук вывел Тимофея из состояния забытья, в котором он находился во время рассказа. Тимофей, словно воочию, видел былое. Рассказ отца расширялся в его сознании и приобретал краски, дополняясь его собственной фантазией. Он будто сам был там, участвовал в тех прекрасно-жутких событиях давно минувшего.
Он недоуменно посмотрел на отца и понял, что тот спит.
- Батя, дальше-то что было?
Попытался было отца разбудить, но кроме пьяного бормотанья, перемежавшегося громким храпом, ничего не добился. Продолжения, судя по всему, приходилось ожидать до утра. Тимофей взглянул на часы, стрелки показывали начало четвертого. Слипавшиеся глаза ясно показывали, что пора спать. Перетащив отца на кровать, Тимофей подошел к столу. Свеча догорала, почти скрывшись в застывшем воске.
Взяв блюдечко со свечой, он прошел в свою комнату. Богоматерь, казалось, укоризненно смотрела на него со стоящей на столе иконы. Задув свечу, Тимофей пластом рухнул на кровать. Сон опутал его мгновенно. Вместе со сном пришел кошмар. Тимофей бежал по тропе, хрипел и обливался потом, Корни деревьев цеплялись за ноги, он спотыкался и падал. Поднимаясь, снова бежал. Ветви хватали за руки, били по лицу. Он отбивался, отталкивал их руками, а они снова впивались в него. Тимофей катался по кровати, размахивая во сне руками. Несколько раз он задел стол, и икона упала ликом вниз. И сразу же пришло спокойствие. Так и не проснувшись, он лежал, свесившись с кровати.
Слабое цоканье послышалось в коридоре, тихое и безобидное, как сонное дыхание. Оно медленно приближалось к комнате Тимофея.
Трудно перебить глубокий сон, и уж тем более не могло разбудить Тимофея это тихое действо.
