Бендикс помнил. Дэн сразу это понял.
Мистер Бендикс посмотрел на Дэна, потом на крышку стола, потом снова на Дэна.
– А… позвольте поинтересоваться, какие причины побуждают вас разыскивать эти сведения?
Дэн просто продолжал настойчиво добиваться ответа:
– Так вы помните похороны?
– О да, помню. Но вы должны понять, мистер Росс, что у нас здесь действуют некоторые этические нормы. Мы не вправе вторгаться в частную жизнь миссис Мендозы.
– А что вы можете сообщить мне?
Дэн старался держаться мягко и вежливо, но он не мог допустить, чтобы его выпроводили отсюда ни с чем. Он пристально смотрел на Бендикса.
Джентльмен сказал извиняющимся голосом:
– Я рискую совершить серьезную ошибку, если сообщу вам что-нибудь.
– Не рискуете.
Мистер Бендикс потер подбородок и взглянул на Дэна поверх очков.
– Хорошо, — вздохнул он. — Я расскажу вам только то, Что считаю возможным рассказать. Похороны состоялись в апреле девять лет назад. — Потом он задумчиво поднял глаза к потолку, вспоминая тот день. — Да, был апрель. Эти похороны я до сих пор помню совершенно ясно, потому что они были такие необычные… Необычные и очень тяжелые.
Дэн напряженно смотрел на мистера Бендикса. Казалось, пожилой джентльмен снова переживает события того дня.
– Помню, — продолжал мистер Бендикс, — к нам пришел пастор миссис Мендозы, и помню, именно с ним мы улаживали все организационные вопросы. Останки мы получили в тот же день. — Он внезапно умолк и пристально взглянул на Дэна, стараясь прочесть выражение его лица. — Вероятно, вы удивитесь, мистер Росс, когда узнаете, насколько необычным был тот случай. Не было никакого свидетельства о смерти, не было никакого свидетельства о рождении. Мы уладили дело очень быстро и тихо, как вы понимаете… Видите ли… — Тут мистер Бендикс снова замолчал. Он подпер щеку рукой с тонкими нервными пальцами и опустил глаза. — Мистер Росс, ребенок умер не естественной смертью. Он был очень маленький, даже недоношенный, и все тельце было в каких-то ужасных ожогах и порезах. Честно говоря, я страшно растерялся, столкнувшись с таким делом, но во мне заговорил внутренний голос; я почувствовал, что просто должен все сделать, что так будет правильно.
– Я заказал у нашего поставщика специальный гробик, но даже он оказался велик… — Мистер Бендикс снял очки и потер глаза, целиком погрузившись в воспоминания. — Я никогда не забуду этого. Священник провел маленькую заупокойную службу, произнес короткую молитву, буквально несколько слов из Священного Писания… И я до сих пор помню, как он стоял над крохотным гробиком, и в часовне больше никого не было, кроме… миссис Мендозы. Она сидела во втором ряду, вся в черном, одна-одинешенька — и плакала.
Мистер Бендикс нашел на столе бумажную салфетку и начал протирать очки, была в том необходимость или нет.
– Мистер Росс, моя работа, моя профессия заключается в том, чтобы приносить утешение и помогать семьям в час скорби и нужды. Я не остаюсь равнодушным к человеческому горю, но обычно сцены в часовне не потрясают меня до глубины души. Но в тот раз… в тот раз все было совершенно иначе, и я никогда не видел ничего подобного ни до, ни после того дня. Женщина… которая прерывает беременность… а потом оплакивает ребенка и устраивает ребенку похороны. Все это производило крайне тревожное и гнетущее впечатление. Я никогда этого не забуду.
Мистер Бендикс ненадолго умолк. Казалось, он вырывается из плена каких-то чар и возвращается к действительности от мучительных воспоминаний.
– Мистер Росс, — сказал он. — Надеюсь, я ответил на некоторые ваши вопросы.
Дэн услышал достаточно. Он не знал, что сказать мистеру Бендиксу. У него не было слов, не было ответов. Он хотел лишь одного: поскорее убраться отсюда.
– Мистер Бендикс… Вы мне очень помогли своим рассказом. Вы оказали мне огромную услугу. — Бендикс легко кивнул. — Полагаю, теперь мне нужно узнать имя того священника, пастора миссис Мендозы. Вы можете сообщить мне его?
Мистер Бендикс помнил имя без всяких записных книжек.
– Преподобный Майкл О'Клири. Он служит в местной церкви, которая находится в двух кварталах отсюда, вверх по улице, на правой стороне. Он должен быть там сейчас.
– Миссис Росс? Вы не возьмете меня за руку?
– Я хочу, чтобы вы держали меня за руку и шли рядом.
Кэти взяла мягкую маленькую ручку. Они стояли на улице, вдыхая свежий, благоуханный воздух. С осознанной решимостью Кэти повернулась спиной к дому и устремила взгляд в совершенно новый и безупречно прекрасный мир, широко расстилавшийся перед ней. Она сделала первый шаг в сторону этого чудесного мира, горя желанием рассмотреть его, узнать его, причаститься к царившему в нем покою; Она продолжала идти, ясно сознавая каждый свой шаг, по-прежнему держа за руку дитя и каким-то образом понимая, что того дома, прелестного дома на окраине города — служившего ей единственной связью с реальностью, с обычной, повседневной жизнью, — не окажется за спиной, если она оглянется. Она переходила из одного мира в другой, отдавалась сну — слишком реальному, чтобы быть просто сном.
Трава на лугу нежно колыхалась в медленном танце, и цветы приветственно кивали им. Теплая глинистая земля под ногами мягко, приятно пружинила. Кэти все принимала и просто смотрела, наблюдала, познавала.
Могучие деревья величественно вздымали над ними тяжелые ветви, и высокие густые кроны их служили надежным укрытием и защитой. Повсюду порхали птицы — большие и маленькие, сверкающие всеми цветами радуги; они звенели мелодичными голосами и опускались на ветки удивительно близко от Кэти и Тилли, чтобы прощебетать радостное приветствие гостям.
Потом, присоединяясь к птичьему хору, Тилли тоже запела необычайно нежным голоском — казалось, она изливала душу в прелестной озорной песенке, где ноты прыгали и резвились, словно дети на склоне холма. Голосок девочки звучал чисто и смело, а смеющиеся глаза ее сияли особым светом, который пронизывал здесь все пространство и лился, казалось, отовсюду.
Кэти слушала и смотрела, она не произнесла ни слова и не сделала ни одного резкого движения, которое могло бы нарушить эту восхитительную, очаровательную картину. Она видела само счастье, воплощенное в образе маленькой девочки, она видела радость, жизнь и чистоту. Здесь не было печали. Боль была далека.
Тилли закончила песню и подняла глаза на Кэти. Кэти ощутила пожатие маленькой ручки и снова увидела знакомую улыбку.
