Правда, в новой жизни его способность быть незаметным сослужила ему добрую службу. Он стал вторым, негласным лидером общины, к его мнению прислушивались, оно имело немалый все. Но самое главное, он никогда не голодал – у него имелась пара–тройка схронов с калорийной пайкой.
Однако же Долин отдавал себе отчет, на какой именно идет риск, отправляясь в Сортавалу. Он не был наделен мистической силой растворяться в среде протистов, все было намного прозаичней. Будучи замкнутым и угрюмым молодым человеком, лишенным радости общения, он стал предельно рассудительным и наблюдательным. Именно его способность наблюдать и подмечать незначительные, на первый взгляд, детали и быстро анализировать ситуацию позволила ему вырваться из охваченного паникой Петербурга и вести довольно легкую по меркам общины жизнь. Впрочем, за возможность жить в тепле и комфорте он честно расплачивался тем, что несколько в месяц всерьез рисковал быть разорванным на части толпой мертвецов.
Более того, за тепло и достаток еды в новом мире он давно заплатил и намного более жуткую цену – жизнь своей младшей сестры. В тот самый миг, когда мертвец убил ее, в Долине что‑то сломалось. С тех пор он больше никогда не чувствовал страха. Ни малейшего, даже на уровне подсознания. Инстинкт самосохранения будто бы покинул его – он мог стоять от мертвеца на расстоянии вытянутой руки, а его сердце продолжало бы биться медленно и ровно. Он физически не мог выделять феромоны страха – важную составляющую сигнальной системы протистов, оповещающей их, что рядом есть добыча. Дальше, чтобы не быть замеченным, оставалось лишь не шуметь. Но даже несмотря на особенность своего организма, развитый интеллект и знания о природе врага, Долину часто приходилось отбиваться или спасаться бегством – мертвецы намного превосходили человека в силе и выносливости и обладали просто невероятным чутьем. Иногда выручало лишь то, что они были не намного умней куриц. Перехитрить и отвлечь их было проще простого.
Зевнув, Долин обхватил себя руками и зябко поежился. Плюс пять по Цельсию в конце сентября – это просто жара, однако такое впечатление, что с утра, когда он забрался на вышку, значительно похолодало. Да еще и эти ветра… Ладожское озеро настолько огромное, что больше напоминает море. И климат здесь соответствующий – потоки воздуха с суши, проходя над озером, охлаждаются и разгоняются. Дует будь здоров. Как на самом настоящем море. А волны могут легко достигать метровой высоты, так что если выйти к берегу в непогоду на какой‑нибудь двухместной моторке, то шансов доплыть совсем мало.
Вспомнив про свои обязанности часового, он глянул влево–вправо. Как всегда ничего интересно: впереди бесконечное озеро, слева и справа скалистый берег, на который с шипением набегают волны. В самый притык к воде стояли деревья, покрывающие абсолютно весь остров. Вернее, уже не весь. Несколько гектаров леса были вырублены – древесину пустили на строительство и отопление.
Когда‑то остров был невероятно красив, он буквально утопал в зелени, но стоило небу затянуться серыми тучами, и деревья стали высыхать. Зелеными остались лишь хвойные, которым не требовалось много тепла и солнечного света. Трава, если и удавалось наткнуться на ее островки, росла чахлой и желтой – последствия закисления почвы. Но в последние два года растительность кое‑как приспособилась к изменившемся условиям и начала понемногу оживать. По весне на деревьях стали появляться отдельные листочки, совсем маленькие, редкие и уродливые – свернувшиеся, иссохшие, пожелтевшие. Однако природа давала сигнал о том, что лет через десять–двадцать она восстановится.
Облака, густые, тяжелые, хоть и закрывали все небо, но до земли все же доходило немного света, и растительное царство сумело адаптироваться к условиям вечного сумрака. Одно, два, а может, десятки и сотни растений, в геноме которых пряталась способность переносить недостаток света и низкие температуры, дали потомство, которое в свою очередь также продолжило род. Растения начали потихоньку развиваться, занимая все большую и большую площадь и крепчая год от года.
Естественный отбор во всей красе. Эволюцию ничто не могло остановить или притормозить, она продолжала идти своим ходом. Природа почти не заметила исчезновения большей части живых организмов, включая людей. Природу никогда не заботила и не будет заботить судьба слабаков и неудачников. Не смог приспособиться – сдохни вместе со всем своим набором никчемных генов, смог – добро пожаловать в завтрашний день, ты проживешь еще немного.
Интересно, подумал Долин, получится ли приспособиться у людей? Или мы все вымрем? Пока что все идет ко второму. Враг человека оказался слишком силен, его невозможно победить. Для этого микроорганизма люди всего лишь пища. Очень доступная и вкусная еда. Токсоплазмоз атаковал людской род с такой яростью, с которой взвод голодных солдат накинулся бы на накрытый для них швейцарский стол. Миг – и от всевозможных яств остались жалкие крошки.
Но что же будет делать микроорганизм, когда пища закончится? Это вот самое интересное.
Стоит, стоит продолжать бороться, решил Долин. Хотя бы ради того, чтобы узнать ответ на этот вопрос.
Порыскав взглядом по горизонту, он попытался отыскать Солнце. Потребовалось некоторое время, прежде чем среди завихрений серых облаков удалось обнаружить тусклую, желтоватую кляксу, зависшую над горизонтом. В первые два года на Валааме на небе не было вообще никаких намеков на Солнце. Потом появилось какое‑то белесое пятно. Этим летом пятно стало ярче и даже приобрело цвет. Хороший знак – года через четыре вулканическая пыль осядет, и облака рассеяться. Если, конечно, не проснутся новые вулканы…
Вдохнув полной грудью спертый – сказывался избыток углекислоты – попахивающий серой воздух, Долин полез в валяющийся рядом со стульчиком пухлый рюкзак, с которым не расставался никогда. В куче необходимого для выживальщика барахла – от разобранного ТТ, глушителя и гранаты, до аптечки, лески, крючков и набора иголок с ниткой – он отыскал круглое зеркальце, взглянул на свое отражение.
Ну и рожа, ухмыльнулся Долин. Просто бомж какой‑то. Надо ж так выглядеть. Как будто не двадцать восемь лет, а все сорок. Не хватает только морщин, а так все в наличии – грубая, потрескавшаяся от ветра кожа, не то длинная щетина, не то короткая борода, посиневшие от холода губы, пожелтевшие зубы, впалые щеки и мутные синие глаза. Хотя щеки всегда были такими, поправил себя Долин, вспомнив, что и раньше был довольно худым.
Сдвинув повыше шапку, Долин схватил пальцами прядь темных волос, оттянул ее. Выходило, что их длинна чуть больше длинны указательного пальца. Нормально, стричься еще рано. Восемьдесят процентов тепла тела уходит через голову, и чем гуще волосяной покров, тем лучше. Главное не словить вшей. А для энцефалитных клешей уже не сезон.
