Сутех хмыкнул.
— Ты же ее написал, Тот!
— Забыл уже, — кратко ответил тот. Недолгое молчание было прервано Месом.
— Вот послушай, отличные слова: «Знай, что, овладев этой книгой, ты будешь принадлежать к живущим и пользоваться среди богов особым влиянием. Знай, что благодаря ей никто не осмелится противоречить и препятствовать тебе. Боги сами подойдут, чтобы обнять тебя, ибо причислят к своему сонму». Великолепно! Насколько я знаю, это любимая твоя книга?
Прежде чем ответить, Сутех окунулся в теплую парную воду. Вынырнув, шумно вздохнул.
— Да, — наконец ответил он. — Ты ведь не зря завел этот разговор, Тот.
— Не зря, — согласился Мес. — Я и зашел к тебе не просто так, только потому, что проходил мимо.
— В чем же дело?
— Что сказало Буле?
Сутех резко шлепнул рукой по воде, издав звук, похожий на пистолетный выстрел.
— Я еще не знаком с его решением, — справившись с собой, произнес он. — И меня не осведомляли пока о смерти твоего брата.
— Так слухи не лгали? Ты метишь в Архонты?
— Да, — просто сказал Сутех: теперь над поверхностью воды торчала одна его голова с бесстрастным, лоснящимся лицом.
— Как к этому отнесутся твои…
— Они знают, — перебил Сутех.
— И они тоже?
— Не все.
— Крокодил?
— Да, он хочет. Но я ближе к цели.
— Отрадно, — промолвил Мес, — что к власти придут, наконец, враги Осириса. Но вдруг он узнает об этом?
— Он не узнает, — быстро сказал Сутех. — Смена Архонтов происходит без его ведома. Нужно лишь, чтоб их все время было семеро.
Он снова погрузился с головой. Мес терпеливо ждал, пока он вынырнет. Когда это произошло, он спросил:
— И сколько у тебя шансов?
— Достаточно.
— Кстати, — вдруг Сутех подплыл к тому краю бассейна, где сидел Мес, — а ты сам? Твоя персона, считают некоторые в Буле, весомее моей.
— А другие считают, что лучше ты. И ты хочешь этого, а мне это даром не нужно. Пока.
— Вот именно, — кивнул мокрой головой Сутех. — Вот именно, пока. А что потом?
— Вопрос риторичен. Я не мойра, чтобы знать, что потом.
— И все-таки плохо, что ты не мойра, — бормотал Сутех, медленно плывя вдоль края. — Тогда, по крайней мере, все было бы уже известно.
— «Со времени Ра все старое исчезает и на смену ему приходит то, что молодо. Каждое утро солнце восходит и каждый вечер скрывается на западе. Мужчина оплодотворяет, женщина зачинает, свежим ветром дышит каждая грудь. Но все рожденные, все без исключения, идут к месту, которое им уготовано», — процитировал Мес.
— Уготовано ли мне то место? — пробормотал Сутех. — Или мне тоже — уйти на Запад? А, Тот?
— Не знаю, не знаю.
— Все насмешничаешь, ухмыляешься про себя. Ты хитрый, очень хитрый, Тот, — бормотал Сутех, продолжая плыть. — Ты вот тут о людях говоришь и ставишь их в пример. Люди что, Тот! Человек — это песок, сухой песок пустыни, и нет у него корней, ибо он сыпуч, и души нет, ибо сух он, а есть над ним только солнце, неумолимое, беспощадное солнце пустыни, которое жжет его и которое он называет — Судьба.
— Ты, Сет, — бунтарь, — вдруг сказал Мес. Сутех перестал плыть. — Тебе трудно, тебе сложно, потому что неспокойный. И зависть тебя точит к выдержанным, и сердце твое переполнено тьмой, и зубами ты скрежещешь, ибо ничего не можешь поделать с собой. Давай вылазь из бассейна!
Изумленный Сутех молча слушал.
— Не слышал, что ли?
Мокрое голое тело показалось на краю бассейна.
— Спасибо, что послушался меня… Я на власть Архонта не претендую. Но если мне понадобится, я тебя сброшу. Понял? Тебя вода размягчила? Где твои зубы? Когти где?
Рыжая шевелюра Сутеха встала дыбом.
— Я твоих приказов исполнять не стану, — тихо, с затаенным бешенством произнес он и выпрямился во весь свой гигантский рост. — Плевал я на твои приказы!
— Монту поддержит тебя, — так же тихо сказал Мес.
Сутех молчал.
— Осириса, — прошептал он наконец, — я ненавижу.
— Знаю, — невозмутимо сказал Мес, сложив губы трубочкой.
— Дерзай, хочешь сказать? — крикнул внезапно Сутех и, прыгнув вперед, схватил Меса за ворот плаща. Лицо того оставалось невозмутимым.
— В последний раз он умер на кресте, — напомнил он, видя перед собой расширенные красные глаза и искривленный рот, обжигающий его горячим, как суховей, дыханием.
Сутех нехотя отпустил его.
— Это подходящая для него смерть, — проговорил он.
Мес встал, подошел к бассейну и умыл лицо и руки. Зачерпнув воды в пригоршню, прополоскал рот, выплюнув потом воду обратно в бассейн.
— Эта книга, — сказал он затем, — не для тебя. Вернее, не для тебя в твоем теперешнем положении. Ты лучше развейся делом. Ты умеешь разрушать, а больше ничего не умеешь. Вот и хорошо.
Сутех стоял на месте. Потом мелькнуло его желтое, вытянутое как струна тело — он с разбегу нырнул в бассейн. Когда голова его появилась над водой, лицо Сутеха было счастливо.
— Спасибо, Тот, — сказал он.
Владыки истины, приношу вам самое истину: ни одному
человеку не сотворил я зла, нарушив клятву.
Не сделал несчастным никого из моих ближних.
Не позволял себе сквернословия и лжи в доме истины.
Не дружил со злом.
Не причинял сам зла.
Никто по моей вине не стал боязливым, калекой, больным
или несчастным.
Я не делал ничего, что отвратило бы от меня богов.
Я не истязал человека.
Не морил его голодом.
Не доводил до слез.
Не убивал.
Не принуждал другого к вероломному убийству.
Не лгал.
Не расхищал имущества.
Не крал хлеба.
Не отнимал и не урезывал.
Не употреблял фальшивых весов.
Не отнимал младенца от груди его кормилицы.
Не совершал зверских поступков.
Не ловил сетями жертвенных птиц.
Не вредил разливу рек.
Не отводил течения каналов.
Не гасил огня.
Не похищал у богов жертвенных даров, которые они
выбрали для себя.
Я чист. Я чист. Я чист.
Цезарь Кобленц умирал. Тело его, длинное и плоское, одетое в просторную белую рубаху, возлежало на расписном деревянном ложе, которое было устлано голубыми и зелеными покрывалами, руки безвольно покоились, вытянутые вдоль туловища, с неподвижными бессильными пальцами. Временами он медленно открывал глаза, и тогда взгляд его, устремленный уже не туда, где жизнь, встречался с взглядами тех, кто стоял рядом в молчании. Тогда они видели его глаза, спокойные и сосредоточенные на том, что было для него сейчас главным.
