Я не прерывал его, поскольку конкретного вопроса или просьбы у меня к нему не было, и мне было даже немного жаль этого уже пожилого, заслуженного человека, как говорили, в прошлом способного врача, который потом соблазнился 4-м управлением минздрава, пользовал членов политбюро, и, похоже, неплохо, если его перед пенсией отправили подзаправиться валютой. Видя, что его не перебивают, он заговорил все уверенней, но не переставал быстро поглядывать на стоявшие у него на столе часы в виде морского штурвала. Кажется, такие точно или очень похожие были на столе в кабинете Брежнева. Не то чтоб я там бывал, но на фотографиях они мелькали. Символ кормчего, так сказать. А что стоит на столе у нынешнего кормчего? Нет, зачинщик и идеолог перестройки не может держать у себя такой штурвал. Все равно, небось, не удержит.
Замгендир все говорил, и я уже собрался потихоньку начать выкарабкиваться из глубокого и крайне неудобного кресла, как вдруг навострил уши. Он сказал, что улетает на совещание в Нью-Йорк, где в частности будут говорить о мерах по предотвращению возможной пандемии. Вот и региональные координаторы обеспокоены, но пока очень мало информации, да и действовать надо осторожно, чтобы не вызвать паники. А то ведь знаете, как падка на сенсации западная пресса.
Как падка на сенсации западная пресса, да и нынешняя перестроечная тоже, я знал хорошо, благодаря Шефу и на основе личных наблюдений, а про угрозу пандемии пока не слыхал, а потому спросил, как бы из вежливости:
— А в чем дело-то?
Замгендир быстро глянул на меня и затарахтел:
— Да это так, рутинное совещание, этих пандемий иногда по две в год выдумывают, чтоб финансирование под свои программы получить. Ничего серьезного. Через три дня вернусь и расскажу. Пустяки.
— Что за болезнь, вирусная? — спросил я.
— Непонятно пока, но ерунда скорее всего.
— Ерунда так ерунда, — охотно и лениво согласился я. Через три дня поговорим подробнее. Никуда ты от меня не денешься.
3.2. Голова трещала по всем швам. Идти вниз от ВОЗа к миссии было легче, но только ногам. До 18:30 оставалось еще минут десять, и в нормальной обстановке я бы подумал, что докладывать Шефу и как, но сейчас мои нейроны бастовали. Вместо мыслей копошились тараканы, мерзкие и шуршащие, с топотом перебегавшие где-то позади глазных яблок.
На входе в миссию я чуть не попал под машину какого-то юного атташе, стремившегося к жене, истомившейся на шопинге. Хотя какой шопинг, если магазины закрываются в шесть. А значит, жена его уже накупила всякой дряни, и он мчится ее подобрать, чтоб потом вместе вечером разглядывать улов и прикидывать, сколько за него дадут в комиссионке. Черт знает, какая ерунда лезет в голову.
Шеф был на месте. Это норма. Но сам он был явно не в норме. Я только собрался докладывать, как он оборвал меня:
— Не сейчас. В восемь тридцать будь в «Ландольте».
Господи, когда же я доберусь до постели…
— Ну и рожа у тебя, — донеслось мне в спину. — Только врагов пугать.
3. 3. Кафе «Ландольт» было святым местом. Когда-то, в незапамятные времена, там сиживал сам Владимир Ильич и, попивая пиво (если судить по наклейке, «Фельдшлоссен» существовал и тогда), строил планы построения светлого будущего всего человечества. Попить там пива считалось чуть ли не актом приобщения к идеалам, истокам и святыням. Тем многие и пользовались. Распитие пива в другом месте могло быть расценено как свидетельство морального разложения, а вот там, где это позволял себе сам В. И., — другое дело. Недалеко от кафе был местный университет, в библиотеке которого В. И. когда-то трудился, там даже сохранились карточки, заполненные его рукой, а потому выпить в «Ландольте» пива называлось у нас «пойти в библиотеку».
О любви советских дипломатов к данному кафе прекрасно знали и полиция, и контрразведка благословенной страны пребывания, так что разговоры там велись исключительно о шопинге, красотах пейзажей и любви к Родине. Посему предложение Шефа показалось мне странным. Если он хотел поговорить о деле, то выбор был прямо сказать неуместным. Не о шопинге же он хотел со мной покалякать.
Я дотащился до хаты, решил поменять рубаху и побриться, но одного взгляда на измученную физию в зеркале и содрогнувшего все мое естество ощущения потенциального прикосновения электробритвы «Браун» к щеке, которая лишь тонкой кожицей отделяла железо от десны, было достаточно, чтобы удовлетвориться только рубахой. Конечно, надо бы сначала в душ, но это было выше моих сил, так что рубахе придется облечь нечистый торс. Ничего, прачечная выдержит, а Шеф тем более.
* * *
Шеф сидел за столиком в углу, где обычно сидели все наши, но сегодня кроме него никого не было. Разогнал он их, что ли…
Я подошел и молча сел. Он смотрел в высокий пивной бокал. Я раньше думал, что пиво подают в кружках, как у нас, а здесь нет — большой бокал с вензелем пивной фирмы. Кружки, говорят, в Баварии.
Шеф молчал, я тоже. Придумать я ничего не сумел, а потому ждал, чтоб он сказал, зачем меня позвал. Он молчал долго, а потом сказал:
— Стас, ты ведь умный, ты намного умнее меня. Не сепети. Тогда скажи, что я не так делал, за что она меня так…
Он полез в карман и достал сложенный втрое листок. Я взял и стал читать.
«Папа. Как начать, не знаю, потому говорю тебе сразу. Я ухожу к Розе и уезжаю с ним в Париж. Мы уже давно вместе, но у меня все не хватало духу тебе сказать. Я знаю, ты не поймешь, но постарайся.
Извини, если можешь. Контакт будет через Стаса.
Твоя С.»
4. Стасик. Город Х. 1967 год, август
4.1. Всё, на сегодня финиш. Насосы я вырубил, воду перекрыл, установку обесточил. Хоть у нас и не НИИЧАВО и Камноедова нет, но позаботиться на предмет самовозгорания не помешает. Классно пишут эти братцы-Стругатцы! Вот бы в таком институте поработать. Как бы я там славно в новогоднюю ночь домовых погонял и по темным коридорам браво походил, не залезая на стенку от подозрительного цоканья. Кстати, чего это там шуршит под столом? Как стало тихо, так и зашуршало.
Я нагнулся, заглянул под стол и обалдел. На меня в упор глядели два немигающих глаза. За ними что-то розовело и колыхалось.
Мне всегда казалось, что выражения типа «волосы зашевелились у него на голове» или «встали от ужаса дыбом» — это литературные красоты, но ощущение движения кожи на черепе подтвердило всю правдивость мастеров слова. Эта мелькнувшая мысль почему-то прогнала дикий испуг, я схватил со стола переноску и осветил подстольное пространство.
Там сидел довольно большой кролик и шуршал обрывком бумаги, в которую с утра был завернут мой бутерброд. Кролик был совершенно голый, то есть не то чтобы я ожидал увидеть кролика в штанах, но он был гладко выбрит, а из его спины и живота торчали трубки и провода.
