Я стоял на одной ноге перед ярыгинской дверью, обшитой вагонкой, и не слышал ничего...
Словно глядел в пересохший колодец, набитый стекловатой. Словно передо мной был не слой фанеры, изгаженный ударами ботинок и следами от прежних замков, а десятиметровая Китайская стена. Я, конечно, позвонил и постучал, уже понимая, что никто не ответит. Потом я приложил ладони к дереву и закрыл глаза.
Нет — по нулям — внутри не двигались и не дышали. Внутри не капала из крана и не сочилась ржавой струйкой в унитазе вода, не звякали на балконе бельевые прищепки. Там не играло радио, не подвывала вентиляция. Словно я пытался прислушаться к каменной стене.
Тогда я повернулся, показал язык, сделал еще парочку жестов и поскакал вниз. А когда уже спустился к мусоропроводу, за шахту лифта, не выдержал и в последний раз оглянулся. На секундочку мне почудилось, что раздался шорох, и я тут же вспотел еще сильнее.
Внутри каменной стены кто-то стоял и наблюдал, как я ухожу.
В пятницу я крепился, а потом плюнул и предпринял кое-какие маневры. Терпеть не могу, когда не врубаюсь, что происходит. Ну, короче, думал, Что разберусь, и еще больше запутался. Совсем скис. Не могу выбросить ее из головы и чувствую себя полным придурком. Стал даже перебирать, у кого из знакомых есть девчонки пухлые...
В субботу пришел Гоша, и я решил с ним перетереть. Все равно больше не с кем, а Жираф — он кореш надежный и не болтун.
— Саша, спроси Гошу, он ужинать будет? — крикнула мама.
— Ты жрать хочешь? — спросил я. — Впрочем, когда ты не хотел? Пошли, нам котлет дадут...
За ужином Гоша помалкивал. Он матери моей немножко стесняется. Ему кажется, что она его за дурачка держит, потому что он с малолеткой, вроде меня, кантуется. Мама знает, что я у Гоши торгую, но об этом они молчат. Иногда, когда у нее просыпается воспитательный настрой, а Гоша подворачивается под руку, она хватает его и заставляет выслушивать, какой я бестолковый и бесполезный член общества. Матери кажется, что Гоша на меня может положительно повлиять, оттого что он не пьет водку и один раз починил нам холодильник. Я ж говорю, у Жирафа руки что надо, правильно растут...
— Ты чего такой, будто пыльным мешком вдарили? — спросил он, когда мы забрали чай, сушки и ушли ко мне. — Что мне Витьке-то сказать? На работу когда выйдешь? А то хреново без продавца.
— Выйду, — пообещал я. — Вот гипс снимут...
— Вы там что, опять курить вздумали? — забарабанила в стенку мать, а потом я услышал, как она тормошит это жвачное животное, Сережу: «Ты же мужчина в доме, иди скажи ему сам...»
— Эй, оставьте меня в покое! — попросил я и закрыл дверь на задвижку. Гошка перепугался — он всегда пугается, когда на семейные разборки попадает. — Не обращай внимания, — говорю. — Просто мужик ее не заработал опять ни хрена, вот она на меня и срывается...
— Может, я пойду? — С перепугу Гоша начал бычок о кактус тушить.
— Слышь, Жираф, а у тебя так было когда-нибудь, чтобы девушка совсем некрасивая была, а тебе все равно нравилась?
Гоша задумался так крепко, что я стал прикидывать, не вздремнуть ли, пока его процессор с такой сложной задачей справляется.
— А что же тогда нравится, если некрасивая? — выдал он, наконец.
— Так, — сказал я, — с тобой все ясно. Ты можешь попросить брательника, чтобы он для меня кое-что узнал?
— Бесплатно он не пошевелится, — сразу отрубил Гоша. — И потом, он из нашей районной управы недавно перевелся...
— Это неважно, — говорю. — Есть такой городок под Красноярском... — и ситуацию ему вкратце рисую.
— Ты очумел, Малина! Он же простой мент, а не особист. Ты ему хоть ящик коньяка поставь, а звонить в Сибирь он не будет. А откуда ты знаешь их фамилию, если они только въехали?
— От соседки случайно слышал, она Ярыгиной подруга... — И тут меня как ударило: — Точно, Гошик, как я сразу не допер? Ты можешь попросить брательника, чтобы он к Ярыгиной смотался и списал у нее данные паспорта этих Макиных? Коньяк я ему куплю.
— Запиши мне, чтобы не забыть. — Гоша скорчил кислую рожу. — А что он скажет этой твоей Ярыгиной? Она молодая?
— Старая она, у дочери живет, а здесь сдает. Адрес у матери есть и телефон, сейчас возьму... Что скажет? Ну, блин, он же мент, фиг ли мне его учить! Ну, пусть наврет, что в округе искали террориста и проверяют всех жильцов. Ярыгиной-то чего бояться, она же через агентство хату сдавала!
— Постой-ка, Малина, — Гоша набил полный рот сушек, откинулся перед ящиком и тут как очнулся, — ты же клялся, что в детективы не пойдешь, а сам чем занят? Тебе эти соседи чем насолили? Только врать мне не надо, что ты так за чувихой ухаживаешь! Так не ухаживают, Малина...
— Черт с тобой, — вздохнул я. — Пойдем, только не ори!.. Мама, я скоро вернусь...
Я выволок Гошу на площадку и приложил палец к губам. Потом мы, крадучись, поднялись этажом выше. Светила только лампочка возле лифта, а в обоих коридорах, ведущих к боковым квартирам, было темно, как у негра известно где. Но нас, точнее, меня не трогали боковые соседи.
Меня притягивала тридцать восьмая, напротив лифта.
«Притягивала» — это не совсем верно. Блин, слов много, а верно не сказать. Одновременно и тянуло, и пугало что-то, но объяснить этому тугодуму я не мог.
— Погляди, слева и справа, что видишь?
— Ну... «глазки». Может, у них вторая дверь или дома никого нет?
Во мраке блеклыми звездочками сияли два «глазка» двушек. Двери трехкомнатной и однокомнатной слева были сплошными, а «глазок» на двери Ярыгиной тоже не светился. В нем, как в зрачке дохлой рыбины, отражалась хилая лампочка над лифтом. Обитая почерневшей вагонкой дверь тридцать восьмой походила на спину престарелого аллигатора. У порога валялся потертый круглый коврик.
— У них не было второй двери, Гоша, — прошептал я ему в ухо. — Я туда дважды заходил, и не так давно. Когда у старой сердце скручивало, меня мать отнести лекарства посылала.
Я устал стоять на одной ноге и начал замерзать. Гоша поддерживал меня под локоть, примостившись ступенькой ниже. Воняло мусоропроводом и кошками. Из разбитого окна парадной бешено сквозило. Двумя пролетами выше кто-то курил, в тридцать шестой гремели кастрюлями.
Внизу поехал лифт. Мы переждали, прижавшись к стенке. Лучик света от кабины проскользил мимо и ушел наверх. Кто-то звякнул ключами. Точнее, не кто-то, а Семенов из сорок седьмой — я же всех жильцов по походке узнаю...
Ну не могу я с этим ничего поделать, чувствую их!
— Так может, квартиранты вторую дверь поставили? — Гоша потихоньку заразился от меня подозрительностью, хотя и не врубался, кого и в чем подозревать.
— Тут на несколько часов работы, коробку пришлось бы менять. Там косяк гнилой весь, разве не видишь? Дрелью бы фигачили, костыли бы забивали, я бы слышал. Я же дома сижу все время...
