Отонаси-сан говорила, глядя прямо на меня.
– Я н е б у д у б о л ь ш е т е б е д о в е р я т ь.
— …Э?
Я разинул рот, как дебил, не понимая смысла ее слов.
— Ты ведь тоже уже заметил, верно? На этот раз «шкатулка» применяет свою силу непосредственно к тебе. Ты уже в руках «владельца». Поэтому я не могу тебе доверять.
Я мысленно повторил эти слова.
Она не может мне доверять?..
— Н-но почему? Я никогда не предам тебя, никогда!
— Верно, н о т о л ь к о е с л и т ы — К а д з у к и Х о с и н о.
— Э?
— Но К а д з у к и Х о с и н о л и т ы н а с а м о м д е л е? И л и т ы «в л а д е л е ц»?
— Ч-что ты имеешь в виду, я тебя совершенно не понимаю, Отонаси-сан! «Владелец» — это тот, кто записал это сообщение, разве нет?
— …Ты что, не до конца его прослушал? Нет, даже если ты не дослушал, ты должен был хотя бы голос узнать.
— Отонаси-сан, ты узнала его по голосу? Значит, мы уже знаем, кто «владелец»? Значит, ты знакома с «владельцем»?
— …Ну, наверно, вполне возможно, что ты не узнал голос сразу же. По правде сказать, ты никогда не слышал его таким образом, и стиль речи тоже другой, — пробормотала Отонаси-сан вместо того, чтобы ответить на мой вопрос. Затем повернулась ко мне спиной и двинулась прочь из медпункта.
— П-погоди! Пожалуйста, скажи хотя бы, чей это голос!
Она остановилась. Но не обернулась.
— Кадзуки, попробуй еще раз прослушать, когда возьмешь себя в руки.
И с этими словами она вышла.
Я был настолько ошарашен ее полнейшим отказом, что не смог даже позвать ее.
Отонаси-сан оставила меня в комнате одного.
Я вновь открыл файл. И тогда, в с л у ш и в а я с ь в г о л о с, к о т о р ы й м н е н е з н а к о м, х о т ь я и с л ы ш у е г о в с ю ж и з н ь, я понял.
— Ха-ха-ха…
Меня разобрал смех. Логично. Вполне естественно, что она не может мне доверять.
— …Вот… дерьмо.
Итак, как же мне теперь быть!..
«Мне совсем нетрудно это сделать. Ведь я…»
Я услышал слова, которые пропустил в тот раз.
«— т о т, к т о д е л и т о д н о т е л о с К а д з у к и Х о с и н о».
Голос принадлежал не кому иному, как мне самому.
1 мая (пятница) 13:00
Пока посижу тихо.
1 мая (пятница) 14:00
Мое сознание было отключено.
А теперь вернулось.
Я сидел за своей партой. Вроде как сейчас должен был быть обеденный перерыв, и т е м н е м е н е е я з д е с ь.
Я глянул на часы. Два часа дня, стало быть, сейчас кончается пятый урок.
Я поспешно огляделся. Парты Дайи и Коконе пустовали. Видимо, они оба ушли раньше. Остальные одноклассники более-менее сосредотачивались на теме урока. Ничего аномального я не видел. Мои учебник, тетрадь и письменные принадлежности были разложены на парте. Кажется, никаких записей я не делал.
Сомнений больше не оставалось.
В этом теле сосуществуют два человека. Помимо [меня], есть еще [другой я], которого я совершенно не ощущаю.
И только что этот [другой я] управлял моим телом.
Звонок с урока.
Началась перемена; но из-за того, что произошло в музыкальном классе, ко мне никто не подходит. Все лишь глядят со стороны.
Думаю, такое положение нарочно создал [другой я]. В конце концов, он заявил, что намерен уничтожить [меня]. Это его атака.
Я рухнул на парту.
Что же мне делать с этим [другим мной]? Ведь теперь даже Отонаси-сан меня покинула.
— Хосии.
Я поднял голову, услышав, как кто-то меня зовет.
Сейчас у Харуаки явно было не обычное его шутливое выражение лица. Серьезное лицо, которое ему совершенно не идет.
— Слушай, зачем ты так поступил с Коконе?
Я захлопнул рот. На этот вопрос я никак не могу ответить. Я даже не знаю, как именно «так».
— Знаешь? Вряд ли ты это сказал просто так, Хосии. Поэтому, думаю, у тебя была какая-то причина, и я просто не могу ее понять. Но все же — если все так и останется, я ее и не пойму! Поэтому, пожалуйста, скажи мне!
В голосе Харуаки слышалась боль.
— Если не скажешь, я не смогу быть на твоей стороне, честно.
Услышав эти слова, я задумался.
Для меня Харуаки — последний бастион, защищающий мою повседневную жизнь.
Поверит ли мне Харуаки, если я расскажу ему, что мной управлял [другой я]? …Именно Харуаки, может, и поверит. Но…
— …Не могу тебе сказать. Прямо сейчас — не могу.
В смысле, я сам еще довольно смутно понимаю происходящее. Я не смогу объяснить достаточно стройно и понятно, чтобы он мне поверил.
— Но скоро расскажу, обязательно!
Пытаясь показать хотя бы свою искренность, я произнес эти слова, глядя ему в глаза.
— Понял. Буду ждать.
Я уверен, что больше всего Харуаки сейчас хотелось пожаловаться, но он подавил желание и остался краток. А потом молча ушел.
«Я подожду». Так сказал Харуаки. Значит, я не должен заговаривать с ним, пока не придет время. Я потеряю его, если обращусь к нему необдуманно.
А если я потеряю Харуаки, мой последний бастион, то я не смогу уже сохранить свою повседневную жизнь.
…Да, я решил, что должен сейчас делать. Я должен разузнать как можно больше о «шкатулке» и о [другом мне], и чем скорее, тем лучше.
Но как это можно сделать? В смысле, я ведь даже не могу с ним напрямую общаться.
— …Ах.
Точно. Как я вообще узнал о его существовании? Он обратился ко мне, вот как.
Я вышел в коридор и достал мобильник.
Чтобы послать [другому мне] сообщение с помощью функции «Мой голос».
Разумеется, не факт, что [другой я] вообще ответит. Но попробовать стоит по-любому.
— Рад познакомиться; правильно, [другой я]?
Я начал запись.
— Теперь я понимаю, ты делишь со мной одно тело! Но понимаю пока что не все. Я хочу, чтобы ты рассказал мне об этой «шкатулке». И я хочу, чтобы ты раскрыл, кто ты.
Захочет ли он отвечать, если я буду задавать вопросы так прямо? В конце концов, он же хочет меня уничтожить.
Поэтому я решил его немного раззадорить.
— Но мне пофиг, ответишь ты или нет. Что бы ты ни ответил, это никак не повлияет на мои действия. Мне плевать, действуешь ли ты из чистой ненависти ко мне, или у тебя благородная цель, или еще какая-то причина, из-за которой тебя стоило бы пожалеть.
Я был сам поражен, как легко из меня выходят эти совершенно неестественные для меня, враждебные слова. Но я чувствовал, что должен это сказать.
– Я н е д о п у щ у т в о е г о с у щ е с т в о в а н и я.
Я чувствовал, что должен передать ему, насколько решительно я настроен.
Я ведь не могу этого допустить, правда? Ни за что. Не позволю, чтобы меня украл кто-то другой.
