Стоя под душем, Фреда вдруг поймала себя на том, что мурлычет недавно снова ставшую популярной народную песенку «Влепи мне, детка», и тут же осеклась, скорее изумившись самой себе, чем осознав непристойную двусмысленность припева. Она редко чувствовала такой прилив жизнерадостности, и это состояние ее встревожило.
Мгновенный самоанализ подсказал что заставило ее запеть: через ее сознание золотым светом проплывал послеобраз Карон-тюльпана. Кто-то сказал: «Образчик красоты — навеки радость», и тюльпан уже четверть часа подтверждает справедливость этих слов.
Пока она занималась своим туалетом, потратив на макияж менее пяти минут, смех тюльпана не переставал возвращаться к ней, такой же приятный, как и в первый раз. Она надела зеленое платье для вечерних коктейлей и на несколько минут прилегла, чтобы расслабиться. Теперь этот смех вспоминался с примесью грусти. Она проанализировала и это изменение своей реакции: когда Полино встретил ее на космодроме, она тревожилась за Пола и была разочарована его отсутствием. Когда она засмеялась над тем, что тюльпан свистел, как заправский волокита, ее смех был реакцией расслабления после долгого напряжения, а также отражением царившего вокруг оживления. За время после полудня из памяти тюльпана отфильтровалось все тревожное, и она услышала себя смеющейся, как дитя, смеющейся так, как она умела смеяться только до развода родителей. С такой непосредственностью она не смеялась с десятилетнего возраста, а ее грусть была ностальгией по утрате детского простодушия.
Она уже навела порядок в эмоциональных уголках своего сознания, когда в отсветах заката возник зашедший за ней Хал, и смогла по достоинству оценить искренность, звучавшую в его голосе:
— В вашем платье из зелени и в золоте ваших волос, доктор, вы так же прекрасны, как Карон-тюльпан.
Вопреки своему желанию она улыбнулась и сказала:
— Поберегите ваши румяные яблочки для сеньорит из Старого Города. Лучше подайте мою накидку!
— Мог бы я звать вас Фредой, доктор Карон? Дело в том, что я не готов для официального обеда.
Она не одобряла обращений по имени между руководителями подразделений и аспирантами, хотя такая практика была общепринятой, но ей не хотелось, чтобы нынче вечером он держался скованно. Она предпочитала, чтобы он вел себя с ней как можно ближе к той манере, в которой держался с Полом.
— Можете называть меня Фредой, как только мы выйдем с территории станции. И я рада, что вы не готовились на сегодня к официальному обеду, потому что у меня есть для вас одна черная работа. Мы зайдем в оранжерею и подвесим женский тюльпан, который сейчас флюорографируется.
Как только они двинулись по мощенной каменными плитами дорожке к ее служебному помещению, он сказал:
— Мне удалось сделать заказ в «Наполи».
«Наполи»! Он в самом деле выбрал место, где их не сможет увидеть никто из персонала станции: это был слишком дорогой ресторан.
— Хал, двадцати долларов не хватит покрыть даже краешек счета в «Наполи». Мы устроим складчину.
— Нет, ма-ам, — сказал он твердо. — В студенческом общежитии некогда появился своего рода банк. Он существует уже три года, вырастая с каждым семестром и ожидая того первого студента, который заманит вас на свидание. Нынче вечером я без труда сорвал его.
— Вы выиграли на мне пари?
— Не обошлось без споров. Некоторые заявили, что я играю нечисто, поскольку знают, что вы хотите поговорить со мной о Поле — докторе Тестоне, но я убедил их, что дело исключительно в моем итальянском шарме. Однако существовали подзаконные акты, принятые уже после того, как объединенный фонд был образован. Выигравший дает обещание представить описание мельчайших подробностей проведенной с вами ночи в мотеле.
— Вы прекрасно знаете, что никакого мотеля не будет.
— Конечно, — согласился он, — но они получат описание, за которое заплатили. Так что, поскольку ваша репутация все равно загублена, вы тоже можете расслабиться и веселиться целый вечер.
Когда он открыл перед ней дверь оранжереи, она сказала с притворным негодованием:
— Ваша оригинальная логика не поможет вам заманить меня в ловушку… Смотрите, Хал!
Он щелкнул выключателем, и с первого взгляда она поняла, что женский тюльпан мертв. Цветок упал на флюороэкран, выбросив при падении семена. Некоторые остались возле экрана, но большинство крошечных черных капелек рассыпалось по белому линолеуму.
— Она упала замертво, — сказал Хал.
— Собирайте семена и кладите эти останки в холодильник. Я хочу посмотреть флюороснимки.
— Сраженная красителем для растений, — с грустью в голосе продолжал Хал, собирая семена, — и дня не пробыв на Земле. Я всегда говорил, что этот мир жесток.
Фреда вынула ролик со снимками и пошла с ним к своему столу. На последних кадрах, полученных перед тем, как растение упало, была хорошо видна система хитросплетенных вен, очерченная рамкой флюороэкрана. Эти линии не были осмотическими каналами; было очевидно, что они противились проникновению красящего вещества. Сеть вен поднималась вверх от основания, разбегалась от стебля по отросткам и сходилась в нечетко видимом узле под воздушной камерой, затем вновь расходилась и поднималась вверх.
— Я насчитал тридцать семян, — сказал Хал, складывая их в увлажнитель на ее столе.
— Должно быть тридцать два, но я поищу потерявшуюся пару утром. Положите погибшее растение в холодильник. Завтра я отправлю его в лабораторию.
Хал поднял горшочек и величественно понес к холодильнику, скорбно напевая «Приими, Господи».
— Полно дурачиться, — сказала она, — вы заставляете меня чувствовать себя убийцей.
Хал захлопнул дверцу холодильника и повернулся к ней:
— Ваша теория, доктор? Краситель для растений не может убить цветок.
— У меня нет теории, но искать ее, вероятно, следует в клеточном строении тюльпана. Здесь какая-то сложно переплетенная сеть, напоминающая вены.
Он посмотрел вниз:
— Или нервную систему с ганглием… Пойдемте, доктор. Мы можем прозевать наш заказ.
Когда они собрались уходить, Фреда, прежде чем выключить свет, долго смотрела на мужской тюльпан.
— Если есть какой-то способ адаптировать этот цветок на Земле, я его найду. Карон-тюльпан будет наследством, которое я оставлю будущим Тестонам.
— Иногда, доктор Карон, в ваших речах одинаково много и от влюбленной женщины, и от ученого-биолога.
Как только они прошли ворота автомобильной стоянки, Хал сказал:
— Теперь вы — Фреда, ведь формально — мы вне пределов базы.
