Следующим утром я открыл пакет с творениями Колдуэлла и уже через пять минут понял, что он жульничает.
— Узнаю нашего лукавого Адониса, — сказал я Тони. — Знакомые ассонансы и женские рифмы, характерно плавающая цезура… Все ясно: изношенная головка принтера и пробитый конденсатор выпрямителя. Уже не один год я подчищаю эти огрехи. Значит, его автоверс все же работает!
— И что ты собираешься делать? — спросил Тони. — Ведь он будет стоять на своем.
— Само собой. Впрочем, и из этого материала можно кое-что использовать. Да пусть хоть весь номер состоит из стихов Тристрама Колдуэлла!
Я начал складывать листки в пакет, чтобы отнести к Авроре, как вдруг на меня нашло озарение.
— Тони, есть блестящая мысль! Отличный способ излечить эту стерву от иллюзий и заодно рассчитаться с нею. Используем Тристрама и внушим Авроре, что все его стихи написаны от руки. Стиль у него архаичный, темы — как раз в ее вкусе. Только посмотри: «Поклонение Клио», «Минерва Двести Тридцать Первая», «Немотствующая Электра». Аврора согласится все это издать, к концу недели выйдет тираж, а потом — только вообрази! — выяснится, что эти стишата — якобы крик растревоженной души Тристрама Колдуэлла — не более чем размноженный типографией продукт полуисправного автоверса, бормотание разлаженного компьютера.
— Отличная идея! — радостно подхватил Тони. — Будет ей урок на всю жизнь. Думаешь, она клюнет на эту приманку?
— А чем мы рискуем? Ведь она абсолютна убеждена, что мы все сядем за столы, дружно очиним перья и накропаем серию классических образцов поэтического творчества на темы «День и ночь», «Зима и лето» и так далее в том же духе. Какую бы чушь ни выдал Колдуэлл, Аврора примет ее с восторгом. А ведь наш договор касается единственного выпуска, за который отвечает она сама. Должна же она где-то брать материал.
Мы тут же и начали. Весь день я накручивал Тристрама рассказами о бурном восторге, который вызвали у Авроры его стихи, и о том, с каким нетерпением она ждет его новых произведений. На следующий день поступила очередная партия: к счастью, все творения Колдуэлла были написаны от руки, а выцветшие чернила исключали всякое подозрение в том, что они прошли через автоверс. Меня это только радовало, ибо укрепляло версию о самостоятельности автора. Восторг Авроры был неподделен, она не высказала ни малейших сомнений насчет авторства, ограничась несколькими непринципиальными замечаниями.
— Но мы всегда корректируем текст перед публикацией, — сказал я Авроре. — Система образов в оригинале не может быть безукоризненной, к тому же число синонимов в данном тезаурусе чересчур велико… — Тут я опомнился и быстро поправился: — Будь автор хоть человек, хоть робот, принципы редактирования неизменны.
— Неужто? — спросила Аврора, не скрывая насмешки. — И все же мы оставим все именно так, как написал автор.
Я не рискнул оспаривать ее позицию, впрочем, достаточно уязвимую; просто подхватил одобренные рукописи и поторопился к себе. Тони тем временем терзал телефон, выжимая из Тристрама новые порции стихов. Прикрыв трубку рукой, он поманил меня.
— Тристрам скромничает. Думаю, он хочет повысить ставку. Клянется, что больше ничего не сочинил. Может, выведем его на чистую воду?
— Рискованно, — возразил я. — Если Аврора узнает, что мы вытворяем, она может выкинуть любой фортель. Дай-ка его мне. — Я взял трубку. — Тристрам, что случилось? Времени мало, а материала у нас не хватает. Укороти строку, старина, стоит ли тратить ленту на александрийский шестистопник?
— Что ты имеешь в виду, Пол? Я поэт, а не завод. Я пишу лишь тогда, когда твердо знаю, что и как сказать.
— Звучит прекрасно, — парировал я, — но у меня еще пятьдесят пустых полос, а в запасе всего несколько дней. Ты дал материала на десять полос — ну, и продолжай в том же духе. Сколько ты сделал сегодня?
— Работаю над сонетом… мне кажется, там есть кое-какие открытия. Между прочим, я посвятил его Авроре.
— Великолепно, — сказал я. — Не забывай о лексических селекторах. И чти золотое правило: идеальное предложение содержит одно-единственное слово. Что у тебя еще есть?
— Да ты что! Больше пока ничего. Отделка сонета займет неделю, а то и год.
Я чуть не проглотил телефонную трубку.
— Тристрам, что случилось? Ты не заплатил за свет? У тебя отключили электричество?
Вместо ответа Колдуэлл повесил трубку.
— Один сонет в день, — сказал я Тони. — Господи, да он, похоже, и вправду перешел на ручной режим. Он сошел с ума: ведь в этих устаревших схемах сам Эдисон не разберется.
Оставалось лишь ждать. Следующий день не принес новых стихов, второй — тоже. Слава богу, Аврору это ничуть не встревожило. Взыскательность Тристрама ее даже обрадовала.
— Вполне достаточно даже одного стихотворения, — заявила она. — Ведь это завершенное, законченное выражение своего «я», не нуждающееся в каких-нибудь добавлениях. В нем запечатлена частица вечности. — Аврора задумчиво расправила лепестки гиацинта. — Может быть, он нуждается в каком-то поощрении? — спросила она.
Было ясно, что она хочет познакомиться с Тристрамом.
— А вы пригласите его к обеду! — пустил я пробный шар.
Аврора расцвела.
— Я так и сделаю, — решила она и протянула мне телефонную трубку.
Звоня Колдуэллу, я ощущал зависть и обиду. Знакомые рисунки на фризе, как и прежде, рассказывали о Меландер и Коридоне, но я был слишком углублен в себя и не ощущал приближения трагедии.
Все следующие дни Тристрам и Аврора не разлучались. По утрам горбатый шофер увозил их в Восточную Лагуну на пустующие киносъемочные площадки. Вечерами, сидя один на своей веранде, я следил за огнями пятой виллы, и до меня доносились едва внятные отрывки их бесед и тихие музыкальные фразы.
Я бы солгал, сказав, что их связь ранила меня; преодолев первую вспышку огорчения, я стал безразличен ко всему этому. Вероломное курортное утомление овладело мною, я погрузился в безнадежное отупение, ни надежда, ни разочарование не тревожили меня.
Потому, когда через три дня после своего знакомства Тристрам и Аврора предложили нам всем поохотиться на песчаных скатов в Восточной Лагуне, я охотно принял приглашение, рассчитывая рассмотреть эту пару поближе.
Начало пути не предвещало неприятностей. Влюбленные сели в «кадиллак»; мы с Раймондом Майо следовали за ними в «шевроле» Тони Сапфайра. Через заднее голубоватое стекло их машины видно было, что Тристрам читает Авроре свежий панегирик. Оставив машины, мы направились к абстрактным кинодекорациям, открывавшим песчаные лабиринты. Тристрам и Аврора нежно взялись за руки. Весь в белом от костюма до пляжных трусов, Тристрам выглядел щеголем из свиты Эдуарда VII на лодочной прогулке.
