Таким образом, куря трубку, набитую старым табаком, капитан пребывал бы в полной безопасности.
Все сложилось, однако, иначе.
Все кончилось бы благополучно, не возьми Борца щепотку табака, экзотического вещества, которое он решил использовать в своих бесконечных опытах.
Все кончилось бы благополучно, не приди Зарика в гости к Борце.
Все кончилось бы благополучно, не окажись у Бузивса столь скверный характер…
Цепочка событий была такова.
Когда Зарика протянула руку, чтобы погладить Бузивса, шимпанзе укусил ее. Борца ударил обезьяну. В кулаке у него был зажат табак, который от удара частично просыпался. Несколько крупинок его попало в ранку на руке Зарики. Этого оказалось достаточно…
Уже к полуночи вирус вошел в силу. Отныне каждый глоток воздуха в квартире таил смерть. Не для всех, правда. Новый вирус оказался весьма прихотливым в выборе очередного «хозяина», но, уж выбрав, расправлялся с ним по-свойски.
Первой жертвой оказался Бузивс: мозг обезьяны не смог оказать серьезного сопротивления атаке врага.
Потом, перед рассветом, уже пораженный, Борца вышел из лаборатории, в которой ночевал. Его выгнало внезапное недомогание. Теряя сознание, падая, он вышиб оконное стекло, и в гостиную хлынул холодный воздух, вытесняя комнатный.
Ветер в это время дул в северную сторону…
Борца и Зарика, заболевшие первыми, выжили. Долгое время они находились между жизнью и смертью. Их поместили в летающую клинику, где лечили в условиях невесомости.
Общее страдание — болезнь протекала мучительно — сблизило их. Зарика все время рвалась к работе, на биостанцию, до которой она так и не долетела.
— Твое поколение стало слишком беспечным, — часто говорила она Борце. — Мы окружены космическим морем враждебности. Человечество должно быть все время начеку. А вдруг история с эпидемией повторится?
— Не повторится, — решительно мотал головой; утыканной датчиками. Борца. — Слишком уж извилист и невероятен был путь, по которому пришли на Землю возбудители новой болезни. Рассуди сама. Медики рассказывали, что табакерка должна была обрабатываться космическими лучами строго определенное время. Неделей меньше — и возбудители не приобрели бы свои грозные свойства. Неделей больше — и они бы утратили их. Потом — я должен был встретить тебя… Ну, и так далее. Словом, такая цепь совпадений может осуществиться раз в сто лет!
— Раз в сто лет — этого достаточно, — отрезала Зарика.
Зарика и Борца много говорили о будущем, строили планы, мечтали.
С каждым днем, с каждым часом Борца все больше влюблялся в эту удивительную девушку, и ему казалось странным, как он прежде мог жить без нее.
— Скоро на Землю, дружище, — сказал однажды врач, заканчивая осмотр Борцы, и сердце молодого человека радостно дрогнуло.
Выздоровление Зарики подвигалось медленнее, но дела ее тоже шли на поправку.
— Я тебя подожду. Вернемся на Землю вместе, — сказал ей Борца как нечто само собой разумеющееся.
— Хорошо, — согласилась Зарика.
Зарика и Борца жадно ловили известия с Земли, следили за напряженным ритмом ее будней.
— Удобная вещь, — сказала Зарика, залезая в кабину. — Как в старину обходились без автолетов? — улыбнулась она.
— Будем любоваться спящей планетой сверху или поспешим? — спросил Борца.
— Поспешим, — сказала Зарика.
— Тогда держись, — произнес Борца и набрал на пульте киберштурмана координаты биостанции.
Машина вонзилась в стратосферу, чтобы оттуда, описав гигантский угол, спикировать на Крымское побережье.
Борца посмотрел на часы, что-то прикинул на калькуляторе.
— Ты будешь на биостанции в пять утра, — сказал он.
— Побродим сначала немного? — тихо сказала Зарика. — Море посмотрим…
Борца кивнул. Перейдя на ручное управление, он посадил машину высоко в горах, на площадке среди скал, которую обнаружил локатор.
Они отпустили автолет и осторожно двинулись вниз. Ярко светила южная луна. Спускаться было трудно. Помогали корневища кустарников, выступы скал.
Когда внизу блеснуло море, они остановились, чтобы отдышаться.
— Как ты находишь наш век? — спросил Борца. — Сильно изменился мир?
— И да и нет, — сказала Зарика. — Многое стало иным. Многое трудно постичь, да многого я еще и не знаю. Но есть то, что не меняется, и это помогает удержать равновесие. Вот эти горы… Море… Луна, — указала она вверх.
— Горы рушатся, моря мелеют, — сказал Борца.
— В течение миллионов лет. А что для них какой-то жалкий век? Один миг, не больше, — произнесла Зарика. — И сто лет спустя в этих горах так же будет кто-то бродить и над ним будет сиять такая же точно луна…
— Выкупаемся на прощание, — предложила Зарика, и они вновь начали спускаться.
Неожиданно Зарика споткнулась о какой-то предмет. Борца нагнулся и поднял пустую бутылку, бог весть как попавшую сюда. Бутылка была не из пластика, а из древнего стекла. Правда, определить это было не просто, Бутылка, видимо, долгое время пребывала в море, волны обкатали зеленоватое стекло, сделав его матовым.
Светлело.
Зарика взяла бутылку из рук Борцы. Внутри что-то смутно белело.
— Открой, — попросила Зарика.
Борца присел на корточки, пытаясь вытащить разбухшую пробку.
— Такие бутылки раньше были вестниками несчастья, — сказал он. — Моряки, терпящие бедствие, бросали бутылку с запиской в море: авось кому-нибудь попадется.
Наконец просмоленная пробка упала на влажный песок. Борца перевернул бутылку и осторожно встряхнул ее.
— Не разбей, — сказала Зарика.
Из горлышка показалась узкая трубка, перехваченная нитью. Видно, тот, кто перевязывал, спешил: нить в двух-трех местах была оборвана и наскоро связана.
— Письмо, — прошептала Зарика.
Борца потянул узелок, и истлевшая нить рассыпалась. Однако бумага слиплась, и лист не разворачивался.
— Наверно, бумага влажная, — сказала Зарика. — Положи на песок, пусть просохнет.
Но когда через несколько минут Зарика попробовала развернуть трубку, та рассыпалась.
— Что я наделала… — вырвалось у Зарики.
— Воздействие кислорода, — сказал Борца. — Записка пролежала в бутылке слишком долго, и свежий воздух оказался для нее гибельным.
Налетевший порыв ветра разметал по песку истлевшие клочки бумаги.
— Дождался ли он помощи? — спросила Зарика.
Вместе с рассветом пробуждалось и море. Волна стала свежей. Они заплыли далеко-далеко, так что берег был еле виден. Усталые, вылезли на берег и растянулись на песке.