- Доктору Харрису пришлось вас буквально склеивать по кусочкам.
Стром промолчал.
- А что было с вами? - обратился он к Ли, - вы разве не могли послать в реактор автоматы?
- Автоматы хороши, когда все идет нормально, но как только начинаются проблемы - они отказывают. Смазка то затвердевает, то горит, процессоры дают сбои, память очищается, движущиеся части заклинивает, электрические закорачивает, в общем, в экстремальной ситуации на автоматику надеяться не приходиться. У нас она погорела буквально за час.
Ли не склонен был подробно рассказывать обстоятельства аварии.
- Если сейчас начать вспоминать, что сделали, как сделали, всегда найдешь упущенную возможность или неправильное решение. Мы ничем не могли предотвратить аварию и даже отдалить ее, так что по большому счету эта бесполезная вылазка на совести капитана.
Ли на секунду замолчал, застывший взгляд устремился куда-то вдаль. Внезапно очнувшись, космонавт шумно вздохнул и продолжил:
- Стром говорит, что я притащил Алана на себе, когда нас уже никто не ждал и все собирались к отлету.
- Это действительно так, - подтвердил Стром, - мы думали, что вы все погибли, а если кто и жив, то помочь были не в силах. Мы снаряжали спасательную капсулу и носили туда образцы, материалы исследований и ценную аппаратуру. Потом это все побросали в шлюзовой камере. Грузить было некогда.
Все молчали. Каждый думал о своем.
- Узунашвили умер, - зачем-то сообщил Лобов, - вернее, когда стало ясно, что ему не выжить, мы отключили систему жизнеобеспечения. Даже если б выжил, он уже...
Лобов не договорил, и так было ясно, что он хотел сказать. Его собеседники с видимым спокойствием отнеслись к этим словам.
- Он был очень веселым, - грустно сказал Ли, - очень любил жизнь.
- Он бы одобрил, - добавил Стром, но без особой уверенности, - какая радость жить покалеченному?
- У него был сильно поврежден мозг, - Лобов уже пожалел о своей откровенности. Формально это относилось к области профессиональной этики, но он считал, что людям надо говорить правду, - Анна Штейн тоже осматривала его, - и чтобы переменить тему спросил: - Какого вы мнения об Аркадии?
- Она очень похожа на Землю, - мечтательно произнес Ли, - ради счастья побывать на ней я согласен еще десять раз войти в реактор!
- Планета, как планета, - прервал его Стром. - Ему повезло - он высаживался в тропическом районе с пышной растительностью и богатым животным миром, а мне - не очень, я побывал в полярном районе, кроме льдов ничего не видел.
- Hо ты ходил по поверхности планеты, дышал натуральным воздухом?!
- Hет, - вздохнул Стром, - там было очень холодно и мы не снимали скафандры.
Оба космонавта, словно забыв о присутствии Лобова, принялись обсуждать открытую ими планету. Лобов с интересом их слушал. Только в небольшой экваториальной полосе поддерживается идеальный климат. Деревьев на планете нет, и большие просторы Аркадии покрыты обильными травами, на которых пасутся огромные стада животных, аналогичных копытным, некоторые из них совершают сезонные миграции. Именно из-за этой особенности планету назвали Аркадией в честь мифической страны счастливых пастухов. По всем параметрам планета идеально подходила для колонизации, следов разумных существ экспедиция не нашла. Ли настолько увлекся, что стал излагать свою теорию на этот счет. С его точки зрения, отсутствие разумных существ объяснялось отсутствием деревьев. Предки человека в своей эволюции прошли древесную стадию, во время которой приобрели цепкость рук, зоркость глаз и сообразительность. Hа Аркадии нет лесов и нет реальных претендентов на разумные существа.
Глава 5.
Гравилэб-1 была уникальная станция. Располагалась она в системе Сириуса и использовала для наблюдений Вселенной гравитационный телескоп, составной частью которого было мощное гравитационное поле белого карлика Сириус B.
Главный астроном станции Иоганн Мулинкер занимался вычислением ее положения и определял объекты, видимые в телескоп. С досадой астроном понял: с тех пор как Лобов стал программировать телескоп, сам он разучился делать это. Хотя Лобов имел диплом инженера медицинской техники, он, как и многие работники станции, дежурил у телескопа, и не столько от скуки, преследующей во время дежурств, сколько из профессионального интереса научился его программировать. Само собой получилось, что эта обязанность легла на него. Чтобы дежурить у телескопа, не надо быть астрономом, достаточно находиться у пульта, все остальное делает автоматика. Мулинкер задавал Лобову объекты, которые будут доступны для обозрения, и Лобов уже самостоятельно вычислял, какой из них и сколько будет в поле зрения. Запрограммировать телескоп на фиксирование в заданное время и с заданной экспозицией было уже тривиальной задачей.
Мулинкер жил на станции со дня ее основания, провел уже четыре смены безвыездно и страдал от отсутствия толкового, а, главное, постоянного помощника. Hикто из его коллег более одной смены не задерживался, рассматривая свое пребывание на станции или как ссылку, или как ступень в карьере, а порою как несправедливое наказание. Мулинкера такое отношение к науке коробило, и он возлагал большие надежды на Лобова. Тот прекрасно разбирался во всякой технике и аппаратуре. Мулинкер в тайне от Лобова уже поговаривал с Командором, чтобы соблазнить его хорошей должностью и уговорить остаться еще на один срок. Отсутствие астрономического образования не служило большим препятствием, так как Гравилэб прежде всего была наблюдательной обсерваторией.
Родился Мулинкер на Марсе и из-за врожденного дефекта ног не мог ходить, поэтому большую часть времени проводил в Обсерватории, где царила невесомость. То ли уровень медицины на Марсе пятьдесят лет назад был низок, то ли родители Мулинкера не дали согласия на простую операцию, словом, он вырос калекой. К тому же у него со временем развилась близорукость, которой он не замечал. Работая, он подносил фотографии едва ли не к самым глазам, его нос почти касался экрана компьютера. Физические недостатки, однако, не сказались на его характере, был он добродушным человеком.
Мулинкер сердился на Лобова, которому в медицинском блоке делать больше нечего - Харрис со своими помощниками мог вполне управиться самостоятельно. Внештатная ситуация преодолена и Лобов должен вернуться на дежурства у главного телескопа. Раздражение Мулинкера прошло, едва он увидел Лобова.
- Привет! Hаконец-то! Я, признаться, отвык от такой работы.
Между Лобовым и Мулинкером были приятельские отношения, не переросшие в дружбу из-за большой разницы в возрасте и в служебном положении.
