— И на кого ставите, ваше превосходительство? Я готов поручиться пятьюдесятью цехинами за диакона.
Посланник курфюрста не смог скрыть удивления при столь грубой провокации. На кого бы он не поставил, — на левый берег, где сосредоточилась административная власть Тихона, или на правый, которому принадлежала большая часть муромских денег, он совершил бы непростительную дипломатическую ошибку.
— Быть может, я плохо знаю Предание, святой отец, но мне сдается, что азартные игры есть грех, — сказал Обенаус. — Поправьте, если ошибаюсь.
Проконшесс Гийо сощурился.
— Вопрос не так прост, как может показаться.
— Разве? В чем же сложность? — удивился барон.
Проконшесс огляделся, нет ли кого рядом лишнего, и вдруг сказал:
— С удовольствием побеседую с вами, сын мой.
— Вот как? И когда?
— Сегодня вечером. В восемь вас устроит?
Померанский посол улыбнулся одними глазами.
— Дайте прийти в себя, ваша просветленность. Я не удостоивался подобной чести с тех пор, как вручил вам ноту протеста.
Гийо поморщился.
— Ноту? Какую ноту?
— Ноту на действия флота базилевса-императора у мыса Мекар.
— Ах да, да.
— Надеюсь, вы читали?
— А как же, как же. Что-то там такое было… сердитое.
— Тем не менее ответа я так и не получил.
— Терпение, сын мой. Ибо в Предании, о котором вы только что упоминали, прямо сказано: всему свой срок.
— В Предании можно отыскать цитату на любой случай жизни.
— Если его знать, — тонко улыбнулся Гийо. — Так что же, придете? Задно обсудим и вашу ноту.
— Я весьма любопытен.
— Любопытство есть порок, но не для дипломата.
— Что, об этом тоже написано в Предании?
— В комментариях, сын мой, в комментариях.
— Хотелось бы на них взглянуть.
— Ничего нет невозможного, — усмехнулся проконшесс и милостиво благословил барона.
А барон принял благословение с глубочайшим смирением. Как и подобает атеисту.
* * *
Пробило семь вечера.
В Муроме настал знаменитый «бабий час». Жены да сестры, дочки да матери со всякими снадобьями бродили по берегу, подбирали побитых. Голосили, конечно. Но еще больший плач стоял в церквах, где священники в мокрых рясах начали отпевать свежепреставившихся.
— Погромы будут, — убежденно сказал Прошка, секретарь и воспитанник Обенауса. — Уже пятеро скончалось, да еще двое на ладан дышат. В прошлом году только троих ухайдакали, так и то дворы пожгли.
Закутавшись до носу в плащи, поскольку вполне могли еще облить, оба поднимались вверх от Скрипучего моста по переулку между монументальными заборами Фуфайл и Мышеводов. Редкие встречные, также не желавшие быть облитыми, держались по другую сторону, отворачивались.
— Знаете, что диакон помер? — спросил Прошка.
Обенаус остановился.
— Что, что? Умер? Агафоний?
— Ну да.
— Этот здоровяк? Да от чего же?
— Не от чего, а от кого. Свиристел постарался.
— Стоеросов?
— Он самый. Эх! Достанется ему сегодня, впору ноги уносить. Агафоний-то человек Тихона был.
— А как же сородичи? Весь клан Стоеросовых? Неужели не заступятся?
— Не, Свиристел с ними разругался. Да и посадника родичи боятся, в большой силе сейчас Тихон-то. Замечаете, что на этом берегу стрельцов не видно?
— Да, — подивился барон. — Редкое дело!
— Это — чтобы толпу унимать некому было.
— Тогда Стоеросову и в самом деле бежать надо, — сказал Обенаус.
— Не побежит.
— Не побежит? Почему?
— А куда податься, голому-то? Не, он добро свое не бросит.
— Но ведь убьют же!
— Это точно, — кивнул Прошка.
Несколько шагов прошли молча. Прошка не выдержал.
— Жалко дурака.
— Жалко.
— Слушай, превосходительство, помоги, а?
— Как? С посадником я ссориться не могу, — неохотно сказал Обенаус.
— Понятное дело, служба. А другого ничего придумать нельзя? Постарайся, ваша милость! Ты же головастый, я знаю.
Обенаус несколько шагов прошел молча.
— Когда подожгут? — спросил он.
— Да в полночь.
— Откуда знаешь?
— А чего тут знать? — удивился Прошка. — Самое время — в полночь. Спокон веку в полночь поджигаем.
— Милые у вас обычаи.
— А у вас?
— У нас подобрее.
— Да ну? — усмехнулся Прошка.
— Тебе обязательно нужно в Поммерн съездить, чтоб своими глазами увидел. Сколько раз уже говорил!
— Да съезжу, съезжу. А насчет Свиристела-то как?
— Можно попробовать.
— Неужто придумал? — обрадовался Прошка.
— Придумал, придумал. Беги сей же час в посольство.
— Это я мигом. А зачем?
— Приготовь купчую на все Стоеросово имение. Да стряпчего достань, хоть из-под земли. Сумеешь?
— А чего тут уметь? Есть тут один, из Кликунов. Зело пьющий товарищ, но печать пока при нем. Ваше превосходительство! Так ты что, серьезно покупать будешь?
— Серьезно. Другим способом Свиристела из города не спровадить. Так что тащи этого Кликуна в посольство и жди меня там.
— А как же проконшесс? Не могу я тебя одного пустить в это… прости господи, гийо.
— Там ты мне ничем не поможешь. Главное, чтобы Егудиил не оплошал.
— Не, мужик надежный. Сказал, что ровно в девять все сполнит. Как договаривались.
— Вот и славно. Если все будет нормально, я вернусь не позже десяти.
— А если не вернешься?
— Мои егеря знают что делать. Вахмистр Паттени тебе расскажет. А на хоромы Стоеросовы цену ставь половинную. Думаю, и этому должен быть рад.
— Само собой! Померанские талеры получше муромских головешек.
Обенаус остановился, оглядывая безлюдные улицы.
— А хорошо, что стрельцов нет.
— Кому как. Для Егудиила-то — да, — вздохнул Прошка. А вот Свиристелу — не очень.
— Да кто же его в драку-то заставлял лезть?
— А разве без этого проживешь?
— А ты не пробовал?
Прошка с ожесточением плюнул.
— Пробовал, пробовал. Еще раньше, чем девок и водку. Больше не хочу.
— Да почему же?
— Потому что дураков полно. Доброе отношение только после доброй трепки понимают.
— И я?
— Нет. Ты — другое дело, — неохотно признал Прошка. — Редкость какая-то. Померанский гусь в муромском курятнике.
— Не такая уж и редкость, — усмехнулся Обенаус. — Кто Свиристела спасать предложил?
Прошка покачал головой.
— Э, тут дело другое. Должок у меня перед ним. Свиристел однажды помог мне крепко. Денег дал в нужное время.
— Без трепки дал?
— Ну, без трепки и даже без процентов. Только вот и Стоеросов тоже ведь редкость. Не жадный он. За что и любят его в народе.
