Лестер Дель Рей - Опасные видения (сборник)

Вверх извиваясь по ее ноге, нежной, как ухо котенка, кольцо за кольцом, и скользя под сводом паха. Тычась кончиком носа в нежные, закрученные барашком волоски, и затем, Тантал по своей воле, ты взбираешься по плавному изгибу живота, приветствуешь пуговку-пупок, нажимаешь на нее, подавая звонок на верхние этажи, обвивая и обвиваясь вокруг узкой талии, застенчиво, быстренько срывая поцелуй с левого и правого соска. Затем вниз, обратно, чтобы организовать экспедицию, взойти на холм Венеры и водрузить на нем свой стяг.

О, запрет на услады и священносвятосветлость! Там внутри ребенок, от духа зародившийся, он начинает формироваться в страстном предопредвкушении материального мира. Капля, яйцо, и прорастай по раструбам тела, торопясь проглотить Счастливчика Микро-Моби Дика, опережая в корчах миллионы и миллионы его братьев; идет борьба на выбивание.

Зал заполняется до краев кваканьем и карканьем. Жаркое дыхание леденит кожу. Он исходит потом. Сосульками обрастает отечный фюзеляж, его продавливает гнет льда, туман клубится вокруг, рассекаемый со свистом, распорки и растяжки сковало льдом, и с ним происходит стремительное высокопадение. Вставай, вставай! Где-то впереди спутан туманами Венерберг, опутана ими гора Венеры; Таннхаузер, подхвати ревом твоих труб падшие звуки, я в крутом пикировании.

Дверь в комнату матери открылась. Грузная жаба заполняет все пространство яйцевидного дверного проема. Ее подгрудок набухает и опадает наподобие мехов; ее беззубый рот широко разинут. Крикукекеп! Раздвоенный язык выстреливает и обвивается вокруг питона, зажатого щелью пола. Он вскрикивает сразу обоими ртами, мечется вправо и влево. Спазм неприятия прокатывается по коже. Две перепончатые лапы гнут и завязывают его бьющееся тело в узел, теперь будешь голенчатовальным ошейником.

Женщина продолжает прогулку. Подожди меня! Наводняется с шумом улица, волна бьет в узел-ошейник, откатывается, отлив схлестывается с приливом. Слишком много, а открыт всего один путь. Он резко рванулся; хляби небесные разверзлись, но нет Ноева ковчега или чего другого; он обновляется, заново: миллионное крошево мерцающих извивающихся метеоров, вспышек в корыте всего сущего.

Да приидет царствие твое. Чресла и живот облеглись подпрелой аморатурой, и тебе холодно, сыро, и ты дрожишь. Не плота нам — спастись от потопа, а плоти!

…Прозвучало в исполнении Альфреда Мелофона Вокспоппера на канале шестьдесят девять-Б в программе «Час Авроры — заряд бодрости и чашечка кофе». Строки записаны на пленку во время пятидесятого ежегодного смотра-конкурса в Доме народного творчества по адресу Беверли Хиллз, Четырнадцатый горизонт. А сейчас в исполнении Омара Вакхалидиса Руника — строки, родившиеся у него на лету, если не считать небольших предварительных набросков предыдущим вечером в таверне для узкого круга «Моя Вселенная»; и такой подход будет оправдан, потому что Руник не помнил абсолютно ничего из того вечера. Несмотря ни на что, он завоевал Большой лавровый венок в первой подгруппе, при этом все награждались только Большими венками во всех тридцати подгруппах; Боже, благослови нашу демократию!

И так далее на пятьдесят строк, перемежаемых эффектными паузами, прерываемых восторженными криками публики, аплодисментами, свистом, неодобрительным гулом и взвизгами.

Чиб наполовину проснулся. Он смотрит, щурясь, вниз: тьма сужается до тонкой полоски по мере того, как сон исчезает с грохотом в подземный туннель. Он глядит сквозь щелки едва разлепившихся век на другую реальность — сознание.

— Пусть идут мои соглядатаи для высматривания! — стонет он, вторя Моисею, и далее, вспоминая длинные бороды и рога (благодаря Микеланджело), он вспоминает своего прапрадеда.

Воля, этот домкрат, раздвигает настежь его веки. Он видит экран своего фидео, который занимает всю стену напротив и загибается на половину потолка. Рассвет — рыцарь солнца — швыряет на землю свою серую перчатку.

Канал шестьдесят девять-Б — «Ваш любимый» — собственный канал Лос-Анджелеса, дарует вам рассвет. (Надувательство в натуре. Поддельная заря, которую создают электроны, которые испускаются аппаратами, которые создал человек.)

Просыпайся с солнцем в сердце и песней на губах! Пусть трепещет твое сердце под волнительные строки Омара Руника! Увидь рассвет, как птиц на дереве, как Бога, увидь его!

Вокспоппер декламирует напевно свои стихи, и в это же время разливается напевно григовская «Анитра». Старый норвежец никогда не помышлял о такой аудитории, но это не страшно. Молодой человек — Чибиабос Эльгреко Виннеган проснулся с поникшим фитилем из-за того, что извергся липкий фонтан из нефтеносных слоев его подсознания.

— Оторви свой зад от ослицы и марш на жеребца, — говорит Чиб. — Пегас вот-вот отбывает.

Он говорит, думает напряженно живет данным моментом.

Чиб вылезает из кровати и задвигает ее в стену. Если оставить кровать, она торчит, вывалившись измятым языком алкоголика, и это нарушает эстетику его комнаты, разрывает ту кривую, которая является отражением основ мироздания, это мешает ему заниматься своей работой.

Комната представляет собой внутренность огромного яйца, в остром конце которого — яйцо поменьше, там туалет с душем. Он выходит оттуда, подобный одному из гомеровских богоподобных ахейцев: с массивными бедрами, могучими руками, золотисто-загорелой кожей, голубыми глазами, рыжеватыми волосами, хотя и без бороды. Телефон звонит, имитируя басистые раскаты, какие производит одна южно-американская древесная лягушка, как он слышал однажды по сто двадцать второму каналу.

— О сезам, откройся!

Рекс Лускус на фидео, его лицо растягивается по экрану, кожа выглядит как исклеванное снарядами поле боя времен первой мировой войны. Он носит черный монокль, прикрывая левый глаз, выбитый в яростной потасовке между искусствоведами во время трансляции одной из лекций в серии «Я люблю Рембрандта» по сто девятому каналу. Хотя у него достаточно влиятельных связей, чтобы вставить новый глаз без очереди, Лускус не торопится.

— Inter caecos regnat luscus, — любит повторять он, когда его спрашивают об этом, и довольно часто, если даже и не спрашивают. — Перевод: среди слепых одноглазый — король. Вот почему я дал себе новое имя — Рекс Лускус, то есть Одноглазый Король.