А если не получится? Тогда меня просто затопчут сапожищами. И Снегурочка будет наблюдать, как рушатся идеалы в непобедимость того, кому она доверила быть своим Дедом Морозом.
А пускай. Кривая усмешка преобразила моё лицо. На долгую драку я не рассчитывал. Габариты не те. Но если попробовать и вложиться в один единственный удар.
Я взглянул на ухмыляющуюся морду. И приготовился. И наметил, куда ударю. Не в лицо, нет. За него. Сквозь него. В тёмное ядро. Вдарить так, чтобы пробить все рубежи обороны. Я перестал ощущать мир. Я позабыл о Снегурочке. Я наливался яростью. Превращался в беспощадного зверя, который если уж вцепится, то в глотку. И намертво.
— Не торопись, — раскрылась тёмная яма рта. — Тот, кто хоть раз превращался в зверя, теряет право быть Дедом Морозом.
Он повернулся и неторопливо пошёл к трамвайной остановке, не дожидаясь моего выбора. Он не оглядывался, словно в его планы входил любой из вариантов.
Я решил, что в зверя мне превращаться ещё рано. Если уж стать зверем, то после того, как отработаю смену Дедом Морозом. Чтобы потом было, что рассказать внучкам. Даже в случае, если внучками будут злоглазые волчата.
— Испугался? — спросила Снегурочка.
— Ещё чего, — вырвалось у меня.
Снегурочка скептически покачала головой. Не поверила. И правильно, что не поверила.
Конечно, я испугался. Ещё как испугался. Дрожал, словно через меня пропустили высоковольтную линию. Но соврал. Почему мы врём? Врём на автомате. Врём даже в естественных и безобидных ситуациях. Хотим, наверное, чтобы оценили, как крутого. А нас оценивают, как вруна. Всегда так получается, пытаясь угадать правильный ответ, выдаёшь чушь, которая всё портит.
В небе над лесной опушкой
Свечи яркие зажглись.
Месяц ёлочной игрушкой
В синем воздухе повис.
Снегурочка заботливо отряхнула снег с моей спины.
— Тогда идём, — сказала она.
Я кивнул. Я был ей благодарен уже за отсутствие недовольного взгляда, за небурчание по поводу, как надо было поступить, и как от кого-то никогда не дождёшься… Мы любим перебирать косточки поступкам, которые не изменишь, любим колоться ошибками, которые не исправишь. Мы любим… И губим любовь вот этим самым «любим», потому что любить должны были совсем другое.
Хотя «должны» не то слово. Словно тропинка ведущая к спорам о том, что никому и никогда мы ничего не должны. «Никому!» Вот вам! «Ничего!» Ну нисколечко! «Никогда!» Не дождётесь!
Чтобы никогда больше не смог…
Рваное предложение снова перечеркнуло мысли.
Ведь первую стадию я уже прошёл. Осталось две.
Я остановился.
Снегурочка понимающе кивнула.
— Значит, домой? — ласково спросила она. Не с подколом. Не заковыристо. Шанс прямо падал в ладони. Шанс сойти с опасного приключения.
— Ещё чего, — вырвались те же слова.
Почему? Что мешает сказать правду? Что мешает сбежать?
Ведь это так просто отказаться от сущности. Перестать быть Дедом Морозом и снова превратиться в рядового среднестатистического россиянина.
Почему я не смог отказаться?
— Вон ещё сколько подарков, — выдал я, содрогаясь от ужаса, что сейчас из-за угла снова покажется знакомая дублёнка «Канзас», холодные блики фонарей прокатятся по трости с сюрпризом, и бездыханной грудой я упаду под ноги Снегурочке.
Ведь это может случится очень быстро!
Но если я скажу «домой», Снегурочка разочаруется во мне в ту же секунду. Вот так. Мы готовы отказаться от часов и лет грядущего за призрачную блёстку мига настоящего. Все эти годы и даже века не нужны, если в мимолётной секунде, которая СЕЙЧАС, погаснет праздник. Или то, что мы за него считаем. Быть может, это всего лишь мираж. Но мы его уже любим, готовы продать за него душу, верим ему безоговорочно. Это живёт в нас, и заставляет поступать наперекор разуму. Чувства мы всегда ценим выше. Наверное, это пришло из детских сказок, где главный приз достаётся тому, кто по мнению окружающих и рядом с разумом не валялся.
Я смотрел на Снегурочку. Снегурочка смотрела на меня. Оба мы хотели сказать что-то важное. И оба запутались в мыслях. Счастливы те, чьи слова способны плавно течь в такт мыслям. Плавноречивые Деды Морозы и Снегурочки выступают в красивых дворцах и тёплых домах культуры. Остальные стоят во тьме, глотая промёрзший воздух, и смотрят в глаза друг другу, надеясь ухватить блеснувшее там отражение праздника.
Или того, что мы считаем за праздник.
В Новый Год случится
Сказочное что-то,
Тихо постучится
В наши двери кто-то…
— Двигаем, — сказал я. — Ноги уже замёрзли.
Отговорки, отговорочки. Никому не нужные словечки. Вроде бы даже оправдания. Странная цепочка, вытягивающая странные поступки. Говорили одно, а желали совершенно иное.
Снег весело скрипел под нашими подошвами. Сверкали, переливались миллиарды блёсток. Навстречу выплывали всё новые улыбки. И мы жадно искали тех, кто улыбнётся лично нам.
— Ой, — раздался за спиной возглас, когда мы повернули с людной площади на улицу, освещённую редкими фонарями. — Поздравьте, пожалуйста, моего сына с Новым Годом.
Мы обернулись. К нам бежала женщина. Добралась. Остановилась. Нетвёрдо. Шатаясь. Мир покачивался для неё. Мир мерцал весёлыми огоньками. Женщина была навеселе с целым миром. И в этом мире Дед Мороз не проходил мимо.
— Поздравьте, пожжалста, — повторила она, глотая буквы. Желая и не веря, в исполнение желаний.
Что растет на елке?
Шишки да иголки.
Разноцветные шары
Не растут на елке…
Сын стоял поодаль. Лет четырнадцать. Взрослый уже, опытный, пропитавшийся знанием, что бесплатных подарков не бывает.
«Обломись, мальчик, — с весёлой злобой подумал я. — Бывают бесплатные подарки. БЫ-ЫВВАЮТ!»
Вслух я, разумеется, это не сказал. Просто кивнул Снегурочке. На счастье, она понимала меня без слов и с готовностью распахнула сумку, где скрывались шоколадки, которые в мешок мы так и не переложили. Снегурочка без промедления достала плитку, я тут же конфисковал сокровище, обёрнутое шелестящей фольгой. Подарки вручает сам Дед Мороз. Такова уж его почётная миссия. Сам. Собственноручно. Ничего, старый, не надломишься. Я улыбнулся.
— С Новым Годом! — и протянул шоколадку парню.
Не берёт. Не верит. Шоколадка стоит денег. А нормальные люди деньгами не бросаются. Но кто ж Деда Мороза называет нормальным людем?
— Держи, держи, — плитка всовывается в руки.
