Увидев меня, все вскочили и поклонились. Я уже отучил своих работников каждый раз падать на колени.
Кузьма, многообещающе посмотрел на своего помощника и махнул рукой, тот живо выскочил в двери.
– Вот Кузьма смотри, принес я тебе кое-что, посмотри, я эту штуку уже год обдумываю, а сейчас наконец до тебя с ней добрался, – сказал я и положил на стол чертежи.
Кузьма с любопытством взял бумагу в руки и стал разглядывать.
Когда-то в детстве отец мне подарил оригинальный конструктор, в большой коробке лежали детали часов-ходиков с кукушкой, работавшие от небольшой гирьки на цепочке. И сейчас на бумаге было тщательно начерчено все, что осталось в моей памяти от тех времен. Хорошо, что я неоднократно разбирал и собирал эту конструкцию, и большую часть ее мне удалось вспомнить. Самое интересное, что эти часы вполне точно ходили и работали несколько лет, пока их не доломал мой младший брат.
Я надеялся, что мой ювелир сможет выточить шестеренки, которых в этом механизме было всего шесть, про кукушку и свисток я пока не вспоминал.
Кузьма внимательно изучал рисунки и затем спросил:
– Сергий Аникитович, ведь это часы такие? А их в такой размер, как здесь нарисовано, надо делать?
– Кузьма, там же размеры указаны, что спрашиваешь, конечно, в такой, я тебе все размеры шестеренок посчитал, но все равно наверно придется, где-то что-то менять, вот малая стрелка должна за двенадцать часов пройти круг, а большая за это время целых семьсот двадцать.
– А как же Сергей Аникитович ночные часы они будут измерять?
– А будут они Кузьма измерять ночные часы так же, как и дневные, нет для них в этом разницы.
– Интересно, наверно, поэтому тут и устройство проще, чем в тех часах, которые я видел, для Новгорода делали, там ночные часы и дневные разные, как и положено, и они совсем не так работали. Сергий Аникитович, нету тут ничего сложного, думаю, справятся подмастерья мои с этой работой. Я сейчас все над телескопом размышляю, про который вы говорили, но пока у Дельторова стекло такое не получается, чтобы большую линзу сделать, уже несколько раз привозили, шлифую, а в нем только разводы радужные и не видно как следует. Может ты Сергей Аникитович, что ему подсказать сможешь.
И еще почти все термометры, что мы тогда еще летом сделали, у Антохи побили. Хорошо, что хоть ртуть собрали и привезли.
Так, ты их отругай Сергий Аникитович, сколько можно эти термометры ломать!
Их, конечно, нетрудно делать, но уж больно работа надоедная. И ведь в бронзовый футляр, как ты говорил, вставляем, так все равно своими руками кривыми ломать ухитряются. И Дельторову работа – трубки стеклянные вытягивать. Мужики говорили, он уже сам к Антохе ходил, и сказал, что тот в глаз получит, если по-прежнему термометры у него ломать будут. Да еще колонки какие-тостеклянные у них бьются все время, из-за этого Дельторов тоже злится.
– Да уж думал я, слушая его жалобы, – Кузьма уже все, что я предлагаю, принимает, как должное, даже не удивился чертежам, как будто, так и надо.
– Кузьма, ну, что делать, только у тех, кто не работает у того ничего и не ломается. Сам знаешь, кто у Антохи в работниках. Он и так розгам счет не ведет, но мне передавал, что сейчас уже намного лучше стало, работники постоянные выучились, и пара помощников еще с Москвы, которые сами без него за работой смотреть могут.
А термометры, что, все равно мы их зимой собирались перепроверять, надо нам снега дождаться. Хотя мы с тобой на тающем льду из ледника ноль на них выставляли, но все равно нужно шкалу уточнить еще раз.
Да, вот еще, почему никто из наших людей по кабакам не ходит. Да потому, что после нашей водки им кабацкая в горло не лезет. А где ее делают? У Антохи. И термометры ему для этого нужны.
Тут я, конечно, слегка преувеличил, потому, что не ходили в кабаки еще по одной причине, запрещено это было настрого. И все знали, чем это дело заканчивается. Кошкаров шутить не любил, его вообще боялись больше чем меня.
А ему конечно можно было только посочувствовать. С каждым днем вокруг наших мануфактур появлялось все больше подозрительных людишек. Кто только не хотел ко мне попасть в работники. И сейчас со стороны мы не брали вообще никого. Все вновь появляющиеся были из крестьянских детей вотчины. Они появлялись здесь вместе с обозом из Заречья, смотрели вокруг шальными глазами, насмерть перепуганные большим городом. И первое время они боялись даже выходить за забор, и старательно работали в мастерских на уборке, и другой неквалифицированной работе, получая периодически подзатыльники от старожилов. На эти подзатыльники и тычки никто не обращал внимания – они считались непременным атрибутом обучения.
Закончив разговор с Кузьмой, я еще полюбовался третьей по счету подзорной трубой, которую он доделывал. Посмотрел его чертежи линз и призм, внизу под рисунками, было множество расчетов, перечирканных цифр – это так Кузьма овладевал математикой. Интересный он человек, всегда пытался дойти до всего своим умом, и когда я еще полтора года назад научил его считать, то у него любимой считалочкой на время стала таблица умножения. Он ее чуть ли не во сне повторял. А писал он только по новой грамоте, кроме него я пока не рискнул обучать других работников. Но теперь после благословения Антония вполне можно открывать вечернюю школу, для тех немногих специалистов, которые мне нужны.
После этого, я пошел обратно. Когда я зашел к Ходкевичу, тот еще спал. Его племянник, убедившись, что с дядькой все пока нормально, уехал. Но под дверями сидело два рослых охранника.
А мне надо было ехать в Кремль, то, что меня с утра не было в Думе, скорее всего, уже отмечено думским дьяком, и если бы не важная причина, то такие отлучки для служивых людей обычно плохо заканчивались. У Иоанна Васильевича не забалуешься. Это не в Думе моего времени, где депутаты болтались, где хотели.
Не приехал боярин пару раз в Кремль, не выполняешь свои обязанности – для начала вотчины лишишься, или еще чего. Поэтому все мои коллеги, болит голова или не болит, рано утром, до восхода солнца, ежась от холода, садились на коня, чтобы успеть еще и заутреню с государем отстоять, а он отметил их усердие. А уже потом, начиналось их хождение по дворцу, обсуждение новостей и сплетен.
Так, что я ловко прыгнул в седло, и в сопровождении охраны поскакал в Кремль. Наша процессия быстро продвигалась по улицам, копытами коней ломая тонкий лед на лужах, и разгоняя пеших по сторонам. Но в отличие от прошлого года, народ уже узнавал меня и по дороге раздавались приветственные возгласы. Вся Москва знала, кто лечил митрополита.
Когда я зашел в царские палаты, то увидел, что Иоанн Васильевич разговаривает с каким-то иностранцем, а толмачом с ними сидит один из посольских дьяков.
