Прагматик Москалева, полностью игнорирующая своего мужа, в нужный момент объявляет его главой семьи. Ей же принадлежит тезис: «Обман простителен для спасения человеческой жизни» [2, 327]. Прагматичность лозунга усугубляется тем, что никто в «Дядюшкином сне» не занят спасением кого бы то ни было.
Прагматик Мизинчиков, верящий в правоту Ростанева, не заступается в нужный момент за него. Не выгодно. Могут выставить из дома.
Прагматистский стиль мышления ярко проявляется в момент, когда ранее нужное перестает быть таковым. Пока явление необходимо, прагматик «не замечает» в нем никаких недостатков. Да еще добавляет придуманные достоинства. Но вот явление уже не нужно, или, хуже того, не оправдало надежд. И тут уж обнаружатся только недостатки. Не видел раньше? Все видел. Но были свои цели. Не сбылись — получай. Так поступили в «Дядюшкином сне» с князем. Развалину возвели на пьедестал. И сбросили оттуда, когда «не оправдал доверия». Упавшего прагматик пинает первым.
Вот стили мышления безличности. Каждый из них, взятый сам по себе, страшен. В своем синтезе (как это имеет место в образе Фомы) они образуют новый, чудовищный стиль мышления, который я бы назвал тираническим. Это стиль мышления рвущегося к повелеванию бездарного самодовольства, себя восхваляющего, давящего других и при этом требующего от них гимнов в свой адрес.
Тиранический стиль мышления как совокупность всех названных — показатель не просто безличности, а воинствующей безличности.
По своему стилю мышления Фома — самый зловещий человек Достоевского.
Критика по-разному смотрела на образ этого человека. Часто или не замечала его сути, или находила какие-либо черты, смягчающие этот образ. Как будто можно смягчить образ тирана. Тиран может любить своих детей (они свои), сделать что-то хорошее для близкого (он близкий), вежливо поговорить с кем-то (тиран — прагматик). Все это возможно. Но очень уж легковесно. Не в состоянии перетянуть чашу весов, на которой — свинцовый тиранический стиль мышления. Хотя порою кто-то и давит на чашу легковесную, пытаясь придать ей тяжесть. Но это не Достоевский. Его отношение к тиранам четкое. На слова Ростанева, что Фома — почтенных лет человек, рассказчик (и автор) справедливо говорит: «Такие люди не имеют почтенных лет, дядюшка» [3, 107]. Тиранизм — вне оправданий.
Через обнажение тиранического стиля мышления Достоевский глубоко затронул и социальную проблематику. Не прямо, а косвенно. Он дал возможность читателю самому поставить обладателя этого стиля в любую социальную ситуацию. Его можно представить дворником, директором чего-либо и т. д. В дворниках он, конечно, не задержится. По своей тяге к власти. Он более склонен управлять. Фома дан Достоевским как тиран над селом. Но количественные варианты возможны самые разнообразные. Дело случая.
Тиранический стиль мышления проявляется не в вакууме. Лучше всего способствует его развитию среда, обладающая догматическим, стереотипным стилем мышления. В «Селе Степанчикове..» его представляют некоторые порабощенные Фомой люди. Они смирились со своим положением, некоторые даже довольны им. Они славят Фому и считают, что только он способен дать им счастье. Вопроса «почему» обладатели этого стиля мышления просто не ставят. На их глазах шоры. Лишь доведенные до предела, они способны взбунтоваться. Но лишь на миг. Взбунтовавшись они попадают в еще большую покорность. Формулу этого явления Достоевский дает в «Дядюшкином сне». «Для слабых и пустых характеров, привыкших к постоянной подчиненности и решающихся, наконец, взбеситься и протестовать, одним словом, быть твердыми и последовательными, всегда существует черта, — близкий предел их твердости и последовательности. Протест их бывает вначале обыкновенно самый энергичный. Энергия их даже доходит до иступления. Они бросаются на препятствия, как-то зажмурив глаза, и всегда почти не по силам берут себе ношу на плечи. Но, дойдя до известной точки, взбешенный человек вдруг как будто сам себя испугается, останавливается, как ошеломленный, с ужасным вопросом: «Что это я такое наделал?» Потом немедленно раскисает, хнычет, требует объяснений, становится на колени, просит прощения, умоляет, чтобы все было по-старому, но только поскорее, как можно поскорее!..» [2, 387].
В «Селе Степанчикове...» тираническому стилю мышления Фомы дротивостоит самокритичный стиль мышления Ростанева. Этот стиль базируется на пристальном внимании к реальности и стремлении во всех ее невзгодах обвинить только себя. «Я, братец, еще не знаю, чем я именно провинился, но уж, конечно, я виноват» [3, 11] — вот образец этого стиля. Обладатель этого стиля Ростанев иным людям казался «малодушным, бесхарактерным, слабым». «Конечно, он был слаб и даже уж слишком мягок характером, но не от недостатка твердости, а из боязни оскорбить, поступить жестоко, из излишнего уважения к другим и к человеку вообще» [3, 14]. Этот стиль противостоит тираническому, но побороть тиранию он не смог.
Тираническому противостоит и иронический стиль мышления, присущий Ежевикину. Это отрицание чего-либо под видом его утверждения. Ирония слаба, чтобы осилить тиранию. Но она есть первый шаг к этому.
Касаясь нравственного лица героев, Достоевский противопоставляет ценности лжеценностям, заостряя главное внимание на последних. Он показывает, что в Мордасове люди стыдятся поступков нравственных. Произошло искажение ценностей. Но в «Селе Степанчикове...» безнравственность вынуждена маскироваться под нравственность.
Достоевский показывает, что в жизни нравственные оценки нередко зависят от точки отсчета, от установки. Точка отсчета Фомы — тирания. А потому любой поступок героя, до тирании не дотягивающий, воспринимается как высокий. Точка отсчета Ростанева — человечность. Поэтому любой его твердый поступок воспринимают как низкий. Так часто доброго оценивают злым, злого — добрым, путая точки отсчета.
В сибирских повестях впервые ставится очень важная проблема, касающаяся справедливости. Может ли быть справедливым «человек, испытавший в прошлом много несправедливостей? Может ли он быть судьей других? Видимо, возможны оба противоположных ответа. Но Достоевский заостряет внимание на том, что это будет далеко не самый лучший судья. Это — норма. Обратное возможно как исключение.
Затронутая в сибирских повестях проблема деятельности обнажает одну, ранее не встречавшуюся мысль. Дается дополнительное объяснение бездеятельности. Я уже говорил, что один из героев «Села Степанчикова...» не заступился за другого, исходя из прагматистских соображений. Сам герой приводит еще одну причину своей бездеятельности. Заступаться за Ростанева бесг полезно для самого Ростанева и унизительно для заступающегося. Может быть, в данном случае герой хитрит. Но проблему вскрывает. Иногда, действительно, деятельность по защите человека ставит защищающего в положение глупое. Он доказывает, приводит доводы — и вдруг защищаемый в силу ли своей прагматичности или в силу смиренности без вины признает свою вину. Желание избежать такого положения и ведет порою людей к равнодушию.
