— Совсем не много, говорю я тебе,― сказал Иоганыч.― Утром заснул на Земле, в полдень проснулся где–нибудь около 61 Лебедя. Как в трансконтинентальном самолете или чуть помедленнее. Поглядел, пощупал, набрал диковинок и ― назад.
― Ну, еще бы! Надо только уметь спать по десять лет сряду.
Как раз по тебе, Иоганыч, перелет,― не удержался водитель.
Юрковский засмеялся.
— А ты про анабиоз слыхал? ― наслаждался Дауге, нисколько не сердясь.― Анабиоз ― это такое состояние организма, что–то среднее между жизнью и смертью, вроде обморока…
— Ну–ну… популяризатор, не загибай,― заметил Юрковский.
— Нет, я очень приближенно… В том смысле, что ощущения человека в анабиотическом сне такие же, как при обмороке…
— То есть вообще никаких ощущений.
— Ага… Так вот. При анабиозе все жизненные процессы протекают замедленно. Человек, так сказать, жив, но не живет: не стареет, не болеет, не растет…
— Ну, дальше,― поторопил заинтересовавшийся Быков.
— Вот и все. Поднимаешь звездолет над Землей, включаешь автоматическое управление, погружаешься в анабиотический сон и прекращаешь таким образом течение времени. Через десять лет тебя будит специальное устройство. Протираешь глаза, моешься, делаешь свое дело ― исследуешь, собираешь материал ― и обратно тем же манером!
— Здорово! ― восхитился водитель.― Но это же фантастика все–таки!..
— Это уже не фантастика,― заметил Ермаков.― Но этот путь пока мало приемлем: у нас нет никакого опыта межзвездных полетов, риск слишком велик. Международный Конгресс никогда не даст согласие на подобную авантюру. Впрочем, есть еще одна дорога…
— Теория относительности…― торжественно начал Юрковский.
Дауге застонал.
— Помогите! СОС! Сейчас начнется ― лоренцово сокращение временных интервалов… Тензор кривизны Римана–Кристоффеля!.. СОС!
— При чем здесь тензор кривизны? ― возмутился Юрковский.― А лоренцово сокращение…
― Во–во! Начинается… Не надо, Володя, голубчик!
— Ну и черт с тобой! Оставайся в серости да в невинности…― Юрковский был явно задет.
— Нет, милый, ты не обижайся…
— На богом обиженного грех обижаться.
— Я имел в виду не теорию относительности,― вмешался Ермаков.― Я говорю об идее покойного Ллойда…
— А, да–да! ― воскликнул Юрковский, оживляясь.― Механические астронавты!
— Это как? ― спросил Быков.
— Вместо живых пилотов ― кибернетические устройства. Роботы,― пояснил Ермаков.― Вы, наверное, слыхали о таких, Алексей Петрович?
— Д–да… Ну, еще бы! На Каракумской стройке работала целая механическая бригада!..
— Совершенно верно. Такие же роботы поведут звездолеты. Это, конечно, не люди, но они способны совершать целый ряд вполне осмысленных ― с нашей точки зрения ― операций. Они могут быть пилотами, и геологами, и биологами, и физиками, и счетными машинами, и радиопередатчиками ― и все это одновременно. В определенных пределах, конечно. Это будут великолепные разведчики, пролагатели новых трасс. Будущее звездоплавания в значительной мере принадлежит таким киберпилотам.
— Замечательно! ― Быков в восторге крутил головой.― Просто здорово.
— То–то же! ― ткнул его в бок Дауге.― А ты говоришь ― нереально, фантастично…
— Нет, вы представляете,― блестя великолепными зубами, разглагольствовал Юрковский,― на какой–нибудь безвестной планетке в системе Проксимы Центавра приземляется звездолет. Восхищенные обитатели сбегаются к нему со всех концов в радостном ликовании ― прибыли друзья из чужого мира! И вдруг из люков выползают этакие чудища о шести ногах, поблескивающие металлом, ― перемигиваются разноцветными лампочками! Удивительно похожие на живых и в то же время мертвые, холодные, непонятные! Если на планетке идет 1901 год от рождества Христова, то это будет фурор!..
— Чудища улетают,― подхватил Дауге,― увозя с собой пару разобранных домов и местную корову в банке со спиртом. Жители остаются в смущении и ужасе…
— Писатели сочиняют двадцать великолепных фантастических романов,― перебил восторженный Юрковский.― Двадцать ученых защищают двадцать докторских диссертаций на тему «Металлические формы жизни во Вселенной», и немедленно возникают двадцать религиозных сект, предающихся культу железных богов. А потом…
— А потом через двадцать лет прилетаем мы с Юрковским и объясняем истинное положение вещей. И начинается освоение под нашим руководством местной Венеры. Мы строим «Хиусы»…
— И все начинается снача–ала! ― гнусаво пропел Юрковский.
— Да, и все начинается сначала. Захолустная Венера освоена и… вообще все сначала. Вечное движение,― глубокомысленно закончил Дауге.
Все засмеялись.
— У меня есть предложение…― сказал Юрковский.
— Извините,― прервал его Ермаков. Он поднялся и включил приемник.
Помещение сразу наполнилось свистом и скрежетом. Геологи переглянулись.
— Связи нет? ― тревожно спросил Дауге.
— Вторые сутки нет,― тихо ответил Быков, косясь на командира.
Ермаков повернул ручку приемника ― скрежет сразу утих.
― Мы отправимся к «Хиусу»…― он поглядел на часы,― через час с лишним. Если, конечно, ничего не изменится…
Межпланетники оторопело поглядели друг на друга.
— Позвольте,― нахмурился Юрковский,― а Дымное море?
— Разве мы не пойдем в Дымное море? ― с изумлением спросил Дауге.
Командир молчал.
— Потом… ведь Михаил Антонович, как мы договорились, должен привести «Хиус» сюда. Ракетодром готов к приему… Михаил ждет только вашего приказа…
— Нет связи…― глухо сказал Ермаков.
― Подумаешь! ― Юрковский пожал плечами.― Это бывало и раньше. Подождем…
― …и тем временем исследуем Дымное море,― подхватил Дауге.― Это называется сочетать полезное с…
Ермаков покачал головой:
― Нет, мы пойдем к «Хиусу».
Он сказал это совсем мягко, и в голосе зазвучали совершенно незнакомые нотки: казалось, командир просит.
― Связь может наладиться, а может и не возобновиться. Мы не должны ждать. Мы обязаны немедленно вернуться к «Хиусу». Воды осталось меньше чем на четверо суток. С завтрашнего дня я сокращаю выдачу.
Юрковский вскочил:
― Уходить? Когда дело сделано только наполовину? Ограничиваться жалкими крохами, стоя в двух шагах от сокровищницы тайн и загадок? Нам доверили ответственнейшее дело…
Быков понял, что это ― решительный разговор. Он начинался уже не раз ― геологи давно и отчаянно настаивали на глубокой разведке Дымного моря. Упускать такие возможности! Не сделать того, что так необходимо! Сворачивать на полпути! Юрковский размахивал руками в благородном негодовании, Дауге возвышал голос. Но Ермаков либо отмалчивался, либо давал ответы настолько неопределенные, что геологи, не в силах преступить законы походной дисциплины, начинали задыхаться от злости, распираемые громовыми словами.
