Хранитель улыбнулся в свою очередь.
— Сильные обычно думают, что они и умнее слабых, и лучше знают, что им, слабым, нужно. Земля сильна, очень сильна. Ну, отправляйтесь, и да пребудет с вами красота.
* * *
Большой катер с ревом пронесся над толпой. Уве-Йорген шел на бреющем полете. Губы его кривились в усмешке. Внизу лошади взвивались на дыбы. Кто-то махал руками, непонятно — от ужаса или в знак приветствия.
Промчавшись над людьми, катер приземлился метрах в двухстах впереди, прямо на дороге. Трое вышли из него и медленно зашагали навстречу колонне. Уве-Йорген поднес к губам усилитель.
— Стоять! — крикнул он.
Его голос громом прокатился над лугами.
Колонна продолжала двигаться. Кто-то впереди размахивал руками и что-то кричал. Но слов разобрать было невозможно.
— Питек! — сказал Рыцарь. — Твои глаза зорче: посмотри, есть ли там наши?
— В такой пыли не разобрать, — сказал Питек после паузы. — Но их много, понимаешь? А нас трое. Позволят ли они, чтобы мы их уговаривали?
— Боюсь, — ответил Рыцарь, — что какое-то устрашение все же понадобится… Я так и думал, что наших тут не будет. По моим соображениям, капитан сейчас должен быть уже на пути к кораблю, к Аверову и Руке. Иначе…
Он посмотрел на часы, сдвинул брови.
— Иначе наши ребята на борту, не получив новой информации, не задумываясь, выйдут в атаку на это светило. Хотя, оказывается, это вовсе не нужно. Думаю, капитан решил хотя бы отложить атаку. Конечно, если бы он был здесь, мы договорились бы сразу. А так…
— Я думаю, — сказал Георгий, — что главное все же остановить их. Как сказал тот Хранитель, самое плохое будет, если они войдут в город. Значит, они не должны войти.
— Мы пролили тут уже немало крови, — хмуро сказал Уве-Йорген. — Я уже начинаю жалеть об этом. Прибавим шагу, ребята. Попробуем все же договориться…
— А если один выстрел? — сказал Георгий. — Для предупреждения. Для острастки…
Ему сейчас казалось, что он снова защищает узкий проход и вся персидская армия наступает на него. Как и тогда, врагов было много. Но на этот раз в руках воина было совсем другое оружие, и он умел владеть им.
— Ну, дай один предупредительный… — разрешил Уве-Йорген.
Он забыл, что имеет дело все-таки не с настоящим солдатом. Настоящий знал бы, что предупредительные выстрелы дают в воздух. Поверх голов. Георгий не знал этого. И нажал спуск.
* * *
— Это же наши, Монах! Смотри: Рыцарь, Георгий… Постой! Что они… Никодим!
Монах не ответил. Он оседал, прижимая ладонь к животу. Сквозь пальцы сочилась кровь.
Капитан опустился рядом с ним. Схватил выпавший из рук Иеромонаха автомат. Прицелился. Медленно опустил оружие. Подбежала Анна, склонилась над раненым. Капитан встал и стоял, неподвижно, опустив руку с автоматом. Кровь стекала, капли ее закутывались в теплую оболочку пыли. Лесные люди подошли, но остановились в нескольких шагах, не приближаясь более, и смотрели с ужасом. По дороге торопливо приближались трое — с посеревшими лицами, но оружие они еще держали в руках. Анна возилась, перевязывая. Уве-Йорген опустился рядом с ней, чтобы помочь. Девушка непроизвольно отстранилась. Рыцарь даже не заметил этого. Монах открыл глаза, глубоко, с трудом вздохнул.
— Ульдемир, возьми в кармане… есть интересное. Ах, ребята, где брат ваш Авель?..
Потом он зашептал что-то уже не для них, и капитан едва разобрал часто повторявшееся «Господи, помилуй…».
* * *
— Что будем делать, капитан? — спросил Уве-Йорген.
— Почему же, Рыцарь, ты не спросил этого раньше? Почему не спросил я? Любой из нас? Спасители!.. Горсть тупоумных избавителей… Зачем им понадобилось вытаскивать меня из реки? А ты, зачем ты попал в будущее, Уве-Йорген? Почему не остался лежать там, где тебя сбили?
— Да, — сказал пилот. — Согласен. Но разве дело в нашем прошлом, разве дело в том, что когда-то мы воевали друг против друга? Да, мы пришли, мы хотели навязать этим людям свое понимание вещей, которое им оказалось совершенно ни к чему, потому что у них есть свое понимание, и оно вернее нашего, потому что это их планета, а не наша, это их звезда, а не наше светило. Но разве мы принесли это из своего прошлого? А те, кто возглавил всю нашу команду, самые современные из землян — разве они прочитали ситуацию иначе? Я никогда не прощу себе Никодима, хотя и не я стрелял в него; я стрелял в других, их кровь пролита. Моя вина. Но и твоя тоже, и любого из нас: если приходишь, чтобы спасти, нельзя вести себя, словно ты завоеватель!
— Это ты говоришь, Уве-Йорген?
— Ты полагаешь, я мало думал над своей жизнью?
Над той, настоящей, в моем времени — оно же и твое, Ульдемир… Вы тогда победили, поэтому у вас оказалось меньше поводов для раздумий; размышлять и делать выводы — удел побежденных. И сейчас я понимаю одно: надо спасать то, что еще можно спасти.
— Что еще можно спасти?
— Планету, Ульдемир. Этих людей, пусть они сейчас и не любят нас, да и вряд ли полюбят после этого. Я теперь знаю, в чем дело, я говорил с Хранителем и могу сказать уверенно: если этому человечеству и грозит что-то, то только мы. Мы — вот единственный источник угрозы. Наш корабль на орбите. Наша установка на нем. Наш приказ — твой приказ, Ульдемир, — который вступит в силу вот уже через несколько минут. Вот если мы сейчас не сможем предотвратить этого — тогда я действительно пожалею о том, что не остался лежать в обломках моего самолета. Слушай, капитан. Ты ведешь этих людей на столицу. Это больше не нужно. Мне объяснили почему, и я обещал остановить вас. Я не хотел, чтобы это получилось так. Но сейчас скажи им: пусть возвращаются в лес.
— В лес, где под землей лежит убитый город…
— Скажи: им все объяснят. Скажи: никому не нужно, чтобы умирали и другие города. Ты знаешь, капитан: я говорю только то, что знаю. Сделай то, что я говорю.
Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Потом Ульдемир протянул руку, и Уве-Йорген пожал ее.
Капитан повернулся к окружавшей их толпе.
— Друзья! — сказал он громко. — Хранители прислали сюда моих товарищей, чтобы мы выслушали их, потому что Хранителям вы сейчас могли бы и не поверить; они просят вас вернуться в лес, чтобы они сами могли прийти к вам и объяснить, почему до сих пор не позволяют вам жить так, как вы хотите, и рассказать, что и почему постигло тот город, что лежит в лесу в развалинах. Это ваш мир, друзья, и вы сами будете решать, что, как и когда делать. Но не надо сейчас идти в город, потому что…
Он опустил голову, поглядел на недвижное тело Никодима.
— …потому что уже пролита кровь — и пусть она будет последней! От нас с вами зависит: пусть она будет последней!
