— В самом деле, профессор Селдон, вы же не надеетесь, что привнесение математики в историческую науку даст какой-нибудь стоящий результат? Люди могут быть такими, как им хочется. И никакие уравнения не сделают их иными.
— Я просто пытаюсь найти объяснение поведению людей, вот и все.
— Значит, не будет никаких грандиозных теорий истории? «Он старается ничего не отрицать слишком категорично», — подметил Гэри.
— Я буду знать, что выбрал правильный путь, если мне удастся хотя бы отчасти разобраться в сути человеческой натуры.
— Не думаю, что таковая вообще существует, — уверенно сказал философ, для убедительности разворачивая плечи и грудь.
— Человеческая натура существует — это несомненно, — отпарировал Селдон.
Жалостливая улыбка, ленивое пожатие плеч.
— Почему вы так в этом уверены?
— Наследственность во взаимодействии с окружающей средой стремится приблизить каждого из нас к некой золотой середине. Это объединяет людей из всех общественных групп, из миллионов разных миров в общность с довольно строгими статистическими параметрами, которые и определяют суть человеческой натуры.
— Не думаю, что наберется достаточное количество общих человеческих черт…
— Отношения между родителями и детьми. Разделение труда в зависимости от пола.
— Ну, эти признаки — общие для всех животных. Я…
— Запрет на инцест. Альтруизм по отношению к ближнему своему, который мы привыкли называть «гуманностью».
— Что ж, это вполне нормальные семейные…
— Посмотрим с другой стороны, с негативной. Подозрительность по отношению к чужакам. Семейственность — посмотрите только на восемьсот секторов одного Трентора! Непременная строгая иерархия даже в самых маленьких по численности группах, от императорского двора до спортивной команды.
— Но вы, конечно же, не можете строить на таких грубых, донельзя упрощенных, карикатурных сравнениях…
— Могу и буду. Дальше — ведущая роль мужчины и, при недостатке жизненных ресурсов, разделение территориальных владений и территориальная агрессия.
— Но эти признаки столь незначительны…
— И все же они объединяют нас всех. Высокообразованный тренторианец и простой крестьянин с Аркадии смогут понять жизнь друг друга по той простой причине, что память о жизни всего человечества заложена в генах, которые у них практически одинаковы уже в течение многих десятков тысячелетий, на протяжении которых существует человечество.
Слушатели восприняли это словоизвержение Селдона не очень-то благожелательно. Многие нахмурились, помрачнели, недоверчиво поджали губы.
Гэри понял, что малость перегнул папку. Более того — он едва не изложил им саму суть психоистории.
И все же ему было очень трудно высказывать свои мысли завуалировано. По его понятиям, науки, изучающие человеческое общество и поведение человека, напрямую граничили с соответствующими отраслями математики и биологии. История, биография и литература всего лишь описывают проявления человечества. Антропология и социология вместе превращаются в социобиологию — науку о поведении отдельного биологического вида. Однако Гэри пока не знал, как все это объединить и включить в уравнения. Он вдруг понял, что так разговорился потому, что ощущал внутреннюю неудовлетворенность, недовольство собой — из-за того, что ему очень не хватало полного понимания психоистории.
Однако это не может служить оправданием его глупости. И ему придется поговорить еще, чтобы загладить неблагоприятное впечатление, которое он произвел.
Гэри заметил, что слева к нему быстро приближается какой-то взволнованный человек. Рот перекошен, глаза навыкате, руки… Руки вытянуты вперед, а в них — трубка, гладкая и блестящая трубка, с большим отверстием на конце — черным зрачком который стал увеличиваться, едва Гэри в него заглянул, и, казалось, становился все больше и больше, словно Пожиратель-Всего-на-Свете, затаившимся в самом центре галактики, огромным, необъятным…
Дорс профессиональным броском перехватила нападавшего. Резко выбросив руку вперед и вверх, она ударила его по горлу, второй удар пришелся в солнечное сплетение. Следующим движением она схватила этого человека и развернула на четверть оборота, ее левая нога описала полукруг и подсекла ноги противника, а правой рукой Дорс резко пригнула его голову книзу…
И они тяжело повалились на пол — Дорс сверху, придавив противника своим весом. Оружие отлетело в сторону, под ноги собравшимся, которые в панике шарахнулись и принялись разбегаться в стороны.
Потом вокруг Селдона спина к спине сомкнули ряды гвардейцы-охранники, и больше он ничего не увидел. Гэри позвал Дорс. Со всех сторон раздавались выкрики и испуганный визг.
В зале воцарился форменный бедлам. Когда Гэри, наконец, выбрался из кольца гвардейцев, он увидел Дорс, которая стояла, держа в руках злополучную трубку, и качала головой. Человека, из-за которого все началось, подняли на ноги.
— Трубка для записи, — недовольно сказала Дорс.
— Что? — Гэри едва слышал ее в таком шуме.
Левая рука человека, который прибежал с трубкой, висела как-то неестественно — наверняка была сломана.
— Я… Я соглашусь со всем, что вы скажете, с каждым вашим словом. Правда-правда! — бормотал он. Лицо его было белым, как мел.
Отец Гэри Селдона насмешливо называл большинство общественных дел «тучей пыли»: пыль висит в воздухе огромными клубами, закрыв полнеба, а внизу — едва заметное темное пятнышко, из-за которого, собственно, и поднимается пыль. Гэри скривил губы — как делал его отец. Ему тоже не нравилось, когда устраивают много шума из ничего.
Происшествие на Большом Собрании Имперских Университетов превратилось в такую вот грандиозную тучу пыли. По трехмерному головидео крупным планом в подробностях показывали всю скандальную сцену, по всем каналам новостей передавали: «Жена профессора избивает фанатика!»
Позвонил Клеон, поцокал языком и довольно грубо высказал свое мнение: на приемах такого уровня женам делать нечего.
— Боюсь, это происшествие может поставить под угрозу выбор твоей кандидатуры, — сказал Клеон. — Мне, видимо, придется вмешаться.
Гэри ничего не стал пересказывать жене. Намек Клеона был достаточно прозрачным. Это было распространенным явлением в среде высших имперских чиновников — разводиться под предлогом несходства характеров, под которым подразумевалось несоответствие чиновничьим стандартам. В стремлении к власти, ко все большей и большей власти, все остальные эмоции часто отодвигались на задний план, даже любовь.
