— Так что вам не нравится? — спросил Коля, единственный из них высказавшийся на сетевом голосовании за имитацию леса.
— Я думала озеро будет больше — пояснила Селезнёва — И глубже.
— Проект подавался с указанием размеров — напомнила Таня.
— Но я думала, что будет глубже. Не озеро, а какая-то лужа.
Имитации леса не сужено появится, но оранжереи занимали изрядную часть большого купола Новограда. Часть их них предназначены для прогулок и открыты для посетителей. Они гуляли и ели мороженное. Пока человек в комбинезоне инженерной службы не спросил: — Товарищи, может быть поможете с посадками? Я тут один, не успеваю. Корни сохнут на воздухе.
— Инструмент есть?
— Полно — откликнулся обрадовавшийся садовник.
Морфировав рукава комбинезона в закрытые перчатки, Таня с энтузиазмом взялась за работу. На Земле с этим управляются роботы и ей только дважды, ещё в школе, довелось заниматься садоводческими делами. На уроках истории труда и во время биологического практикума, когда они всем классом пытались вырастить яблоню, дающую разноцветные яблоки. Надо сказать: с цветом у них получилось — оттенок плодов варьировался от тёмно-красных до светло-синих и зелёных с проступающими в неожиданных местах ярко-оранжевыми пятнами. Но вот вкус у разноцветных яблок получался неизменно отвратительный. Учитель потом показал, что они неверно выбрали вещество придающее плодам нехарактерный для них окрас. Вернее с самим красителем всё было в порядке — безвкусный и безвредный. Но во время созревания он претерпевал изменения, вступая в реакцию с естественными ферментами. Не зря самым сложным заданием считается изменить живое. Приходится учитывать, наверное, миллион разных факторов.
К концу недели Таня опробовала цикл снаружи. Коля зря думал, что сможет успеть за ней на своём цилке. Мало уметь просто ездить, не сваливаясь с цикла при малейшем повороте. Когда они катались вдвоём, Тане приходилось вести цикл медленно и осторожно, чтобы любимый успевал следом.
Две недели спустя учёным потребовалось собрать пробы из озера в двухстах километрах от Новогорода. Вызвавшаяся привести пробы Таня, в одиночном полёте, выжимала из автоцикла максимальную скорость и это было прекрасно. Подмывало опробовать режим форсажа, но девушка сдерживалась помня, что она летит одна, по чужой планете и вокруг далеко не воздух, а дикая смесь ядовитых газов как будто выдуманная природой для скорейшего отравления человека. Разумеется, случись что-то, помощь немедленно придёт. Её положение отслеживалось интеллектом Гришей через спутники сети СоюзСвязи на Дальней. Но пренебрегать элементарными мерами предосторожности всё же чревато.
На берегу озера ядовито-зелённого цвета от живущих на дне микроорганизмов, насчёт которых биологи из лаборатории Илющенко яростно спорили: можно их уже считать проторастениями или ещё нет. На берегу озера Таня нашла остатки временного лагеря и развернула палатку-герметик поверх выходящего на поверхность скального массива, чья верхушка была аккуратно срезана исследовательской партией. Получилась прочная, ровная и безопасная площадка диаметров метров в пятнадцать. У Дальней время от времени случались приступы слабой геологической активности и исследователь, поставивший палаьку-герметик в неудачном месте, рисковал получить задачу по откапыванию самого себя из завалов тяжёлого, пропитанного влагой, песка.
Путь к озеру и обратно занял два дня и ещё три Таня потратила на сбор образцов. Каждый вечер Коля звонил ей перед сном и они подолгу разговаривали о всякой чепухе.
До чего же здорово было лежать: завернувшись в спальный мешок в серо-голубом приземистом куполе палатки-герметика и наблюдая как пляшет уровень принимаемого со спутника сигнала рассказывать Коле о найденном сегодня каменном идоле. Должно быть кто-то из прошлой исследовательской партии развлекался — с помощью лазерного резака вырезав полуметровую, сорокакилограммовую фигуру высотой до пояса. Шутники, блин. А вдруг на Дальней рано или поздно появится разумная жизнь и трёхглазые и четырёхносые археологи откопают скособоченную поделку скульптора-самоучки. Выставят в музеи и трёхглазые и четрыхносые интеллигенты примутся строить одна другой абсурднее теории о роли таинственных одноносых пришельцев в последних политических событиях их цивилизации. Культурное загрязнение получается.
Чем стареть может лучше за Россию умереть?
Фраза из одного фильма советской эпохи.
«Наступление нового дня на Марсе похоже на погружение в океан. Может быть виной тому унылый пейзаж выдержанный неизменно в ржавых тонах. Или то, что снаружи приходится работать в скафандрах: двигаясь медленно, словно под водой.
Рассвет на красной планете предвосхищает исчезновение звёзд. По причине отсутствия атмосферы звёзды выглядят ярче, чем на Земле и их гораздо больше. Смотреть на них неудобно потому, что скафандр не приспособлен к тому, чтобы человек в нём задирал голову. Звёзды горят тысячами огоньков. Иногда кажется, что это не ты на них смотришь, а они наблюдают за крохотными фигурками пользующими между вкопанными в песок куполами. Временами чудится, словно бы звёзды спрашивают: напрягая все силы, вы дотянулись кончиками пальцев до Марса, но способны ли люди на большее?
Подступающий рассвет стирает с неба звёзды. Он делает это незаметно. Моргнёшь и самая тусклая звёздочка успеет исчезнуть. Затем наступает черёд других и так далее, пока наиболее яркие глаза ночи не растворятся в неудержимо набирающем силу солнечном огне.
Нам не часто доводилось наблюдать рассвет вне защитных куполов. На Марсе и без того хватает различных опасностей — не стоит усугублять их ещё больше работая ночами только из романтического желания полюбоваться на восходящее над ржавыми холмами солнце.
Мы вшестером лежим, укрывшись за выступающим из песка, огромным камнем размером в четверть малого купола. Кто знает, сколько времени он торчит так, подвергаясь воздействию перепада температур между ночью и днём. Вблизи поверхность камня испещрена выступами и кавернами.
Вся наша надежда основывается на скрытности. И ещё на то, что люди всё же умнее автоматов созданных другими, очень умными, людьми.
Мы вынуждены соблюдать жёсткое радиомолчание. Поэтому просто лежали у основания возвышающегося на высоту добрых двадцати метров, старого как сам Марс, валуна. Звёзды бледнели и гасли со скоростью расходуемого кислорода. Светлело.
Вскоре стало возможным различить припорошенные мелким, как пыль, марсианским песком, фигуры моих спутников. Шесть поблекших, будто изображения людей на старой фотокарточке, силуэтов. Марс словно забирал у нас цвет. Даже ярко красные звёзды на шлемах выцвели и потеряли часть цвета, но не смысл.
