— Мы уклонились от темы. Наше заседание призвано решить вопросы, намеченные докладчиками. Здесь есть новые предложения, их мы рассмотрим, когда будут представлены обоснованные и заслуживающие внимания данные. Господин Ямомото, ваше слово.
Японец встал, почтительно втянул в себя воздух и, сделав такое лицо, как будто бы он нес большую тяжесть, тихим голосом заявил:
— Я вполне согласен с мистером Робертом Куинслеем, но более подробно я остановлюсь на этом тогда, когда разрешено будет заняться выяснением этих важных, по моему мнению, вопросов. Что касается докладов мистера Крэга и мистера Тардье, то я высказываю свое твердое убеждение, что скорость выращивания плодов должна быть строго ограничена и не должна превышать двойной, по сравнению с природной.
Ямомото сел. Сейчас же, не дожидаясь приглашения, поднялся Христиансен. Глаза его были опущены, ресницы дрожали. Он нервно потирал свои худые руки.
— Я могу только присоединиться к словам предыдущего оратора. Считаю нужным указать на важность вопросов, затронутых здесь мистером Робертом Куинслеем.
Макс угрюмо молчал. Взгляд его по очереди переходил с сына на японца и затем на физиолога.
— Прежде всего, я должен поблагодарить докладчиков за их интересные, исчерпывающие сообщения. Они настолько ясно осветили нам все, что казалось нам темным, что мы не сомневаемся в благополучном разрешении возникших перед нами трудностей… Нет сомнения, полученный урок пойдет на пользу. Я всегда был сторонником осторожности и никогда не допущу никаких отступлений от раз намеченного пути.
При этих словах отца лицо Роберта вздрогнуло и он, откинувшись на спинку кресла, закрыл глаза.
— Ясно, — продолжал Куинслей, — что и производство людей и их жизнь будут совершенствоваться, но будущее их некоторые представляют не так. Еще, однако, не настало время распространяться по этому поводу. Когда будет нужно, я доложу свои соображения на этот счет. Благодарю вас, господа.
И он закрыл заседание.
Утренние часы Макс Куинслей проводил во дворце на Центральной улице, а все остальное время отдавал занятиям в лаборатории. Два дня в неделю он бывал в загородном доме на холмах, у подножья горной цепи, где жила его семья. Конечно, он мог бы чаще бывать дома. Переезды в этой стране занимали мало времени, но уже давно он изменил своей привычке возвращаться домой к обеду. Теперь пребывание его в кругу семьи было редким явлением. Бывали недели, когда он вовсе не обедал дома, и бывали дни, когда он не приезжал домой даже на ночь.
Миссис Куинслей сначала не хотела с этим мириться. Случались неприятные объяснения. С мистером Куинслеем трудно было говорить. Этот железный человек никогда не поддавался влиянию жены, он поступал так, как ему было удобно и приятно. Мелочи жизни не должны были мешать ему при выполнении высокой миссии по переустройству мира.
Миссис Куинслей, еще молодая и красивая, видела в нем, прежде всего, мужа. Она принимала участие во всех его делах, но когда эти дела отнимали его у нее, она начинала их ненавидеть. Интересы супругов расходились все больше и больше, а всякое объяснение, или, вернее, попытка к нему вызывала в мистере Куинслее такое раздражение, что повторять эти попытки уже не хотелось.
В последний год они не имели ничего общего. Казалось еще, что приезд любимого сына привяжет Макса Куинслея к семье, а вышло иначе. Роберт, старший сын Макса от первого брака, воспитанный вдали от отца и видевшийся с ним только изредка, настолько отошел от него, что Макс и со своей стороны не чувствовал к нему никакой привязанности — напротив, один вид молодого человека возбуждал в нем какое-то неприятное раздражение. Несогласие сына с его взглядами приводило Макса в бешенство.
Если бы не младший сын Дик, двенадцатилетний юноша, к которому Куинслей чувствовал особую нежность, эта семья давно уже распалась бы.
… Сегодня Куинслей возвратился домой, против обыкновения, рано.
Вечерние сумерки еще только прокрадывались в комнаты, а он уже вошел к себе, в свой хорошо обставленный кабинет. Слуга следовал за ним. Он задернул занавески, опустил тяжелые шторы, включил свет и вышел, неслышно ступая по толстому мягкому ковру.
Свет электрической люстры играл и переливался на бронзовых украшениях, на мебели, на рамах картин и на хрустальных приборах на письменном столе.
Макс Куинслей в задумчивости расхаживал по комнате. Наконец, он подошел к столу и, взяв трубку телефона, приказал:
— Попросите ко мне мистера Роберта.
После этого он сел в кресло и, развернув какую-то книгу, углубился в чтение. Но нет, он не читал, он только делал вид, что читает.
Шуршанье портьеры возвестило, что его приказание исполнено. Роберт подошел совсем близко, но Макс, казалось, не замечал его.
— Отец, вы меня звали?
Куинслей опустил книгу.
— Да, Роберт, я хочу с вами поговорить. — Он указал на стул против себя. — Давно уже я хочу с вами поговорить, — повторил Куинслей. — Когда умер мой отец, Вильям Куинслей, я призвал вас сюда, в Долину Новой Жизни, чтобы разделить с вами бремя тех забот, которые возложила на нас судьба. Вильям Куинслей, как вам известно, задался целью переустроить мир. Он верил, что это переустройство возможно только путем пересоздания человека. Наука, по его мнению, дошла а настоящее время до таких высот, что может создать этого нового человека. Мой отец привел в исполнение свои планы. Благодаря своему брату Джеку он получил в свое распоряжение эту никому неизвестную до сих пор долину в Гималаях. Он привез сюда партию выдающихся ученых и необходимое количество рабочих и начал свое дело. Прошло с тех пор тридцать лет, и необитаемая долина превратилась в цветущий сад с самой высокой культурой, о которой человек не смел мечтать. Миллионы жителей, полученные нами здесь искусственным путем в инкубаториях — это наиболее совершенные существа на земном шаре. Они лишены всех отрицательных качеств и полны стремлений ко всему лучшему и совершенному. Они живут прекрасной жизнью, и они желают распространить эту жизнь на весь мир. Я, настоящий правитель этих миллионов, поведу их вперед. Конечно, установить счастье на земле нам не удастся одним примером, одной проповедью, нам придется завоевать это счастье. Пролитая кровь впоследствии окупится миром и благоденствием, которые воцарятся повсюду. — Куинслей помолчал. — Я говорю вам все это не потому, что вы этого не знаете, а потому, что хочу лишний раз указать вам на ту тяжелую обязанность, которую вы берете на себя, когда становитесь моим непосредственным помощником и наследником.
Роберт спокойно сидел на своем стуле, лицо его не выдавало тех чувств, какие вызывала в нем речь отца.
