Марвин тут же возмутился, и его обычный альт превратился в обиженный писк.
— А вот и нет! Никакой я не новичок! — Вскочив, он затопал ногами, чего с двух лет не делал. — Знаешь что… за это… за это… я верну тебе письмо, но не скажу как. Сама увидишь, и все!
Он сердито направился в свою комнату, но Энжи окликнула его. Первый лучик надежды блеснул ей, казалось, впервые за целое столетие.
— Ладно, великий и ужасный король ведьм. Чего ты хочешь?
Повернувшись, Марвин уставился на нее недоуменно.
— За просто так ничего не бывает, это ведь твои слова? Ну, какова твоя цена спасения моей жизни?
Если бы голос Марвина стал еще выше, его услышали бы лишь летучие мыши:
— Я тебя спасаю, а ты думаешь, я чего-то хочу взамен? Юлий Санта-Клаус! — Это было единственное ругательство, которое ему позволялось. — Да что с тебя взять-то? Разве что…
Незаконченная фраза повисла в воздухе.
— Разве что? — подстегнула Энжи.
Зацепившись рукой за косяк, Марвин качнулся в кухню, растянув губы в пиратской ухмылке.
— Ненавижу, когда ты зовешь меня Гуталакс. Сама знаешь, что ненавижу, и все равно так делаешь.
— Ладно, больше не буду. Никогда. Честное слово.
— М-м. Мало. — Усмешка стала определенно зловредной. — Думаю, тебе две недели следует звать меня «о Великий».
— Что? — На минуту забыв про свое горе, Энжи вскочила. — Ты всерьез, Гуталакс?… Две недели? Не выйдет!
Целое мгновение они в ярости мерили друг друга взглядами, но наконец Энжи сказала:
— Не перегибай палку. Неделю. Неделю и не больше. И когда никого рядом не будет.
Марвин скрестил на груди руки.
— Десять дней. С этого момента.
Энжи все еще смотрела на него свирепо.
— Тебе нужно это письмо? — спросил Марвин. — Да.
Марвин ждал.
— Да, о Великий.
Марвин победно протянул ей руку ладонью вверх, и Энжи по ней хлопнула.
— Когда? — спросила она.
— Сегодня вечером. Нет, завтра, сегодня я иду в кино с Сунилом и его родителями. Завтра.
Он неспешно ушел, а Энжи вздохнула с облегчением. Жаль, нельзя сказать Мелиссе, что все, кажется, образовалось. Остаток дня она провела, пытаясь делать вид, будто ничего особенного не происходит — самая обычная суббота и самая обычная, всем довольная Энжи. Когда Марвин вернулся из кино, то весь вечер читал комиксы «Хеллбой» в обществе котенка Миледи. Миледи еще лежала у него на животе, когда Энжи устала за ним подглядывать и пошла спать.
Но утром в воскресенье брата в его комнате не оказалось. Это Энжи почувствовала, едва проснувшись.
Она понятия не имела, куда и почему он мог подеваться. Она-то считала, что он будет творить свое таинственное заклинание у себя в комнате и под строгими взглядами своих наставников-магов. Но его там не было, и завтракать он не спустился. Энжи сказала маме, что вчера вечером они засиделись допоздна у телевизора и лучше оставить Марвина в покое. Когда после завтрака миссис Люк заволновалась, Энжи сама зашла в его комнату и сообщила, что Марвин увлеченно готовит домашнее задание к уроку рисования и не хочет разговаривать. Обычно ей бы такое с рук не сошло, но родители собирались на концерт, а ее оставили с привычными наставлениями покормить и напоить кошку, двадцатку на шкафу употребить на что-нибудь более или менее полезное для здоровья и «время от времени» заглядывать к Марвину, иными словами почаще. («В тот день, когда мы тебя об этом не попросим, — заявил как-то мистер Люк, потому что Энжи восстала против выполнения этой обязанности, — мальчишка, наверное, украдет каяк и отправится на Таити». Энжи не нашла слов возражения.)
Одна в пустом доме (более одинокая, чем когда-либо) Энжи ходила кругами, слонялась из комнаты в комнату, решительно не зная, что теперь делать. Прошли часы, а брат все не возвращался, и она поймала себя на том, что зовет его вслух.
— Марвин! Марвин, если ты меня с ума стараешься свести… О Великий, где ты? Возвращайся немедленно и плевать на дурацкое письмо. Просто вернись!
Некоторое время спустя она и это делать перестала, потому что сама испугалась дрожи в собственном голосе, от которой становилось еще страшнее.
Но как это ни странно, она постоянно чувствовала присутствие брата. Она то и дело оборачивалась, думая, что он вот-вот подкрадется, чтобы ее напугать — любимая игра с тех пор, как малыш научился ходить. Но нет. Никого.
Около полудня в дверь позвонили, и Энжи едва не споткнулась о собственную ногу, так спешила, хотя и не надеялась (почти не надеялась), что это Марвин. На пороге стояла Лидия. Энжи совсем забыла, что в воскресенье после полудня прислуга приходит убираться. Увидев ее, улыбающуюся, на пороге, Энжи бросилась старушке на шею и разрыдалась:
— Лидия, scorro, помоги мне! Ayudame, спаси нас, Лидия!
Испанских слов она нахваталась у домработницы, когда была еще слишком маленькой, чтобы понять, что учит чужой язык.
Лидия взяла Энжи за плечи и, чуть отстранившись, заглянула ей в лицо.
— Марвин, — прошептала Энжи. — Марвин пропал.
Она бросилась объяснять про письмо и обещание Марвина, но Лидия только кивнула и, не задавая вопросов, твердо сказала:
Слишком отчаявшаяся, чтобы обращать внимание на грамматику, Энжи решила, что речь идет о Йемайе, старухе с фермерского рынка, которая сказала Марвину: мол, он brujo.
— А, ты про la santera, — сказала она, но Лидия сильно ее встряхнула.
Энжи спросила, где ей искать El Viejo, и Лидия отправила ее в лавочку сантерии на Боуэн-стрит. Она даже набросала ей карту, а потом удостоверилась, что Энжи взяла с собой деньги, поцеловала в щеку и, благословляя, коснулась лба.
И вот уже Энжи бежала к автобусной остановке на авеню Гонсалес, чтобы сесть на тот же рейс, каким ездила в школу. На сей раз ехать пришлось гораздо дальше.
Над лавочкой не было ни вывески, ни даже номера дома, и сама она была такой маленькой, что Энжи несколько раз прошла мимо. Наконец ее внимание привлекли предметы в пыльной витринке и на полках справа и слева. Тут было поразительное разнообразие благовоний, свечей в склянках с изображением черных святых, а также короток с пометкой «Ритуальный набор Быстрые Деньги», бутылей с жидкостью для мытья пола (наклейки на них гласили «Не дает бедам проникнуть в ваш дом»). Когда Энжи переступила порог душной комнаты, у нее закружилась голова, она словно бы вышла из собственного тела — так с ней всегда было, когда начиналась простуда. А еще она услышала, как где-то в задней комнате кукарекал петух.
