– Это тебе на удачу при прослушивании, – сказала ей Холли, когда они уезжали утром, и осторожно приклеила стикер с фиолетовой бабочкой на блузку мамы, а потом с важностью, как взрослая, поцеловала Клементину в щеку.
– Я тоже хочу удачу! – прокричала Руби, словно удача – лакомство, которое будет всем раздавать Клементина.
Руби повторяла все, что делала сестра, только у нее на стикере было желтое улыбающееся лицо, и ее поцелуй был очень влажным и пах арахисовым маслом. Клементина все еще ощущала на щеке его липкий отпечаток.
Сделав глубокий вдох, она посмотрела на ноты на пюпитре.
Все это было внутри ее. Бесконечные часы занятий ранним утром, прослушивание записей, десятки мелких технических находок.
Она увидела, как ее девчушки бегают под китайскими фонариками, как Вид смеется, откинув назад голову. Увидела лежащий на боку стул, сомкнутые руки Оливера на груди Руби, черную тень вертолета, разгневанное лицо матери. Увидела себя в шестнадцать лет, как она встает и уходит со сцены. Увидела парня в плохо сидящем смокинге, который смотрит, как она убирает в футляр виолончель, и говорит: «Спорю, ты жалеешь, что не выбрала флейту». Недоверчивое выражение на лице Эрики, когда впервые села напротив нее на игровой площадке.
Вспомнила слова Марианны: «Не просто играй для них, а исполняй».
Вспомнила, как Хью говорил: «Тебе надо найти равновесие. Как будто идешь по канату между техникой и музыкой».
И еще она вспомнила слова Энсли: «Да, но в какой-то момент тебе надо просто расслабиться».
Она подняла смычок. Она расслабилась.
Вечер после барбекю
Пэм и Мартин подъехали к опрятному маленькому коттеджу Эрики и Оливера.
– Холли, наверное, уже спит, – сказала Пэм мужу.
Было около девяти часов.
– Может быть, да, – сказал Мартин. – А может быть, нет.
– Наверное, здесь это и произошло.
Она с неприязнью указала на большой соседний дом. Все эти башенки, завитушки и шпили. Этот дом всегда казался ей аляповатым и показушным.
– Где и что произошло? – безучастно спросил Мартин.
Иногда Пэм могла бы поклясться, что у него наступает ранняя деменция.
– Где произошел несчастный случай. Они были у соседей. Очевидно, они их даже толком не знают.
– О-о, – произнес Мартин. Отвернувшись от дома, он отстегнул ремень безопасности. – Верно.
Они вышли из машины и двинулись по вымощенной плиткой дорожке с ровными краями.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она у Мартина.
– Что? Я? Хорошо.
– Просто хочу убедиться, что у тебя нет болей в груди и тому подобное, поскольку бывает, что люди нашего возраста внезапно падают замертво.
– У меня нет болей в груди. А у тебя есть боли в груди? Ты тоже человек нашего возраста.
– Я три раза в неделю играю в теннис, – чопорно произнесла Пэм.
– Меня больше беспокоит то, что наш зять может свалиться замертво от сердечного приступа. – Мартин засунул руки в карманы. – Он выглядит ужасно.
Он был прав. В больнице Сэм действительно выглядел ужасно. Казалось невозможным, что одно событие может оказать на человека столь сильное физическое воздействие. Они видели Сэма только накануне, когда он заехал к ним, чтобы помочь Мартину убрать их старую стиральную машину, и он был в прекрасной форме, рассказывал о прослушивании Клементины и о том, как он собирается помочь ей справиться с волнением, а сам радовался ее новой работе. Но сегодня вечером он выглядел как человек, которого спасли откуда-то, как те люди, которых показывают в новостях, – завернутые в одеяла, с покрасневшими глазами и мертвенно-бледными лицами. Разумеется, он был в страшном шоке.
– Ты очень грубо обошлась с Клементиной, – мягко пожурил Мартин Пэм, когда она нажала на кнопку дверного звонка и они услышали отдаленный звон.
– Ей надо было следить за Руби.
– Ради бога, это могло случиться со всяким.
Но не со мной, подумала Пэм.
– Они оба должны были следить, – сказал Мартин. – Они совершили ошибку и едва не заплатили ужасную цену. Люди совершают ошибки.
– Ну да, я понимаю.
Но в глазах Пэм это был промах Клементины. Вот почему она противилась этому жуткому грубому приступу ярости в отношении любимой дочери. Она знала, что гнев постепенно ослабнет и что ей, вероятно, будет очень стыдно за свои резкие слова в больнице, но пока она была очень, очень рассержена. Следить за ребенком – обязанность матери. Забудь про феминизм. Забудь все это. Пэм могла бы кричать с трибуны о равной оплате труда, однако каждая женщина знает, что нельзя требовать от мужчины, чтобы он, находясь на людях, следил за детьми. Научно доказано, что они не могут одновременно заниматься двумя делами!
Клементина всегда была готова чересчур полагаться на Сэма, но тот факт, что она музыкант, творческая личность, «художник», не дает ей права игнорировать свою ответственность как матери. На первом месте должны быть ее материнские обязанности.
Иногда у Клементины появлялось на лице то же рассеянное, мечтательное выражение, какое бывало за обеденным столом у отца Пэм, когда Пэм пыталась что-то ему сказать, а он где-то блуждал в своих мыслях. Пэм не было дела до того, что он мог стать чертовым Эрнстом Хемингуэем. Он посвящал все свое время сочинению романа, который никто никогда не прочитает, игнорируя детей, запираясь в кабинете, в то время как мог бы нормально жить. «Это могло бы стать шедевром», – повторяла Клементина, словно это было трагедией, словно дело было именно в этом. Но суть заключалась в том, что у Пэм не было отца, а она очень нуждалась в отце. Хотя бы время от времени.
Какой прок был бы Руби, если бы ее мама стала лучшей виолончелисткой в мире? Клементине надо было следить за ней. Прислушиваться. Ей следовало бы сосредоточиться на ребенке.
Разумеется, музыка Клементины не имеет никакого отношения к тому, что произошло сегодня. Она это знает.
Если Руби не доживет до утра, если ее здоровью нанесен какой-то долговременный вред, Пэм трудно будет справиться со своим гневом. Ей надо будет найти в себе силы забыть о нем и поддержать Клементину. Пэм положила ладонь себе на грудь. Руби стабильна, напомнила она себе. Это розовое личико с пухлыми щечками. Эти озорные, немного раскосые кошачьи глазки.
– Пэм? – проговорил Мартин.
– Что? – вскинулась она.
Он внимательно ее рассматривал.
– У тебя такой вид, будто тебе плохо с сердцем.
– Ну нет, большое спасибо, я прекрасно…
Распахнулась дверь, и на пороге появился Оливер, в тренировочных брюках и футболке.
– Здравствуй, Оливер.
До сих пор Пэм не видела его в повседневной одежде. Обычно он носил симпатичную клетчатую рубашку, заправленную в брюки. За много лет Пэм часто встречалась с ним по разным поводам, но так и не узнала его хорошо. Он всегда расхваливал фирменное блюдо Пэм, морковный торт с грецкими орехами. Похоже, он вбил себе в голову, что этот торт не содержит сахара, и это было заблуждение, но она не торопилась поправить его – он такой худой, немного сахара ему не повредит.
– Холли сейчас смотрит мультик. Конечно, мы с удовольствием оставили бы ее на ночь, – печально произнес Оливер.
– О-о, ей бы это понравилось, – сказала Пэм. – Но понимаешь, все мы боролись за нее, чтобы отвлечься от тревоги за Руби.
– Как я понимаю, вы стали героями дня. – Мартин протянул Оливеру руку.
Оливер подошел, чтобы ответить на рукопожатие.
– Не знаю насчет…
Но к удивлению Пэм, ее муж в последний момент передумал пожимать Оливеру руку и вместо этого неловко обнял, похлопывая по спине, вероятно, слишком сильно.
Пэм ласково погладила Оливера по плечу.
– Ты герой, – с чувством произнесла она. – Вы с Эрикой герои. Когда Руби привезут домой и она поправится, мы пригласим вас на особый ужин. Ужин, посвященный героям! Я приготовлю тот морковный торт, который тебе, я знаю, нравится.
– О-о, чудесно, очень любезно с вашей стороны. – Оливер отступил назад, опуская голову, как четырнадцатилетний подросток.
– Где Эрика? – спросила Пэм.
– Она уже спит. Она не совсем хорошо… себя чувствовала.
– Наверное, от потрясения, – сказала Пэм. – Все чувствуют себя… ну-ка, посмотрите, кто этот там? Привет, милая. Посмотрите только на эти крылышки феи!
Холли сразу подошла к ней и уткнулась лицом в живот Пэм:
– Привет, бабуля. Я «измучена».
Она изобразила пальцами кавычки. Ее смешная привычка.
– Хорошо, – сказал Оливер. – Сейчас принесу твою коллекцию камешков, Холли.
– Нет. Не надо, – почти агрессивно проговорила Холли. – Я же говорила тебе, что мне они не нужны. Оставь себе.
– Ладно, я позабочусь о них. Если ты передумаешь и захочешь забрать их назад.
– Холли, иди к дедушке.
Мартин протянул к Холли руки, и она подпрыгнула, обвив его ногами за талию и положив голову ему на плечо. Бесполезно говорить Мартину, чтобы не носил ее после операции на колене. Все равно будет носить.
