— Мне нужно идти домой, — сказал он. — Прости. Тебе придется справиться с этим самой, Надин.
«Справляйтесь с этим сами» — разве не эти слова в той или иной форме он говорил людям всю свою жизнь? Почему же они так звучат, если он знает, что прав, и мучают, и изводят его, заставляя сомневаться в себе?
— Возьми меня, — сказала она и обняла его за шею. Она прижалась к нему всем телом, и по его податливости, по его теплой упругости он понял, что был прав, — на ней было лишь платье и ничего больше. А под ним абсолютная нагота, подумал он и от этой мысли пришел в жуткое возбуждение.
— Вот так… хорошо… я чувствую тебя, — сказала она и начала тереться об него — влево-вправо, вверх-вниз, вызывая дивные ощущения. — Возьми меня, и с этим будет покончено. Я буду в безопасности. В безопасности. В безопасности.
Он выпрямился и потом так никогда и не мог понять, как у него хватило на это сил, когда достаточно было всего лишь трех быстрых движений и одного сильного толчка, чтобы войти целиком в ее тепло, как она того хотела, но каким-то образом он сумел выпрямиться, расцепить ее руки и оттолкнуть от себя с такой силой, что она споткнулась и чуть не упала. У нее вырвался слабый стон.
— Ларри, если бы ты знал…
— Ну а я не знаю. Так почему бы тебе не попытаться рассказать мне это вместо того, чтобы… чтобы насиловать меня?
— Насиловать! — повторила она за ним, пронзительно рассмеявшись. — Ох, как же это забавно! Как ты сказал? Я? Насиловать тебя! Ох, Ларри!
— У тебя могло быть все, что ты хочешь от меня. Это могло быть неделю назад, две недели. Две недели назад я сам просил тебя об этом. Я хотел, чтобы ты познала это.
— Это было слишком рано, — прошептала она.
— А теперь уже слишком поздно, — сказал он, ненавидя свой грубый тон, но не в силах удержаться. Он все еще дрожал от возбуждения, от желания, каким же тоном прикажете ему говорить? — И что же ты теперь собираешься делать, а?
— Ладно. До свидания, Ларри.
Она отвернулась от него. И в это мгновение она была не только Надин, отвернувшейся от него навсегда. Она была той оральной гигиенисткой. Она была Ивонн, с которой он жил в Лас-Вегасе, — та осточертела ему, и он просто-напросто слинял, предоставив ей самой платить за аренду. Она была Ритой Блейкмур.
И, что хуже всего, она была его матерью.
— Надин?
Она не обернулась. Она стала черной тенью, различимой среди других черных теней, лишь когда переходила улицу. А потом и вовсе исчезла на черном фоне гор. Он снова окликнул ее по имени, но она не ответила. Что-то жуткое было в том, как она оставила его, просто растаяв в этом черном пространстве.
Он стоял перед магазином «Кинг Суперз», сцепив ладони. Лоб его был покрыт жемчужинками пота, несмотря на вечернюю прохладу. Его призраки снова находились при нем, и наконец-то он понял, чем приходится платить за то, что ты никакой не славный парень: тебе никогда не ясны вполне мотивы собственных поступков, ты никогда не знаешь, чего приносишь больше — вреда или помощи, никогда не можешь избавиться от поганого привкуса сомнений во рту и…
Голова его дернулась. Глаза расширились так, что, казалось, едва не выскочили из орбит. Снова поднявшийся ветер издавал странный воющий звук в каком-то сквозном дверном проеме, и уже совсем издалека ему послышался стук каблуков в ночи, удаляющийся стук каблуков где-то у подножия гор, донесенный до него дуновением этого прохладного предутреннего ветерка.
Грязных каблуков, отмеряющих стуком свой путь в могилу запада.
Люси услыхала, как он вошел, и сердце ее яростно забилось. Она велела ему уняться, потому что скорее всего Ларри пришел лишь за своими вещами, но оно не хотело униматься. «Он выбрал меня, — молотком стучала мысль в ее мозгу в унисон с учащенным сердцебиением. — Он выбрал меня…»
Несмотря на все вызванное надеждой возбуждение, с которым она никак не могла справиться, Люси, застыв в ожидании, неподвижно лежала на спине и смотрела в потолок. Она сказала ему правду, когда призналась, что единственная ее вина — ее и девушек вроде ее подруги Джолин — в слишком большой потребности любить. Но она всегда была верной. Никогда не обманывала. Она хранила верность своему мужу и никогда не изменяла Ларри, а если до того, как повстречала их, не жила совсем уж монахиней… так это было да прошло. Прошлого не воротишь и не исправишь. Может, это и подвластно богам, но не простым смертным, и, наверное, это не так уж плохо. Будь все иначе, люди, пожалуй, умирая от старости, все еще пытались бы переиначить свои юные годы.
Если знаешь, что прошлого не воротишь, может быть, сумеешь простить.
Слезы текли у нее по щекам.
Дверь со щелчком отворилась, и она увидела его, точнее, лишь его темный силуэт.
— Люси? Ты не спишь?
— Нет.
— Можно я зажгу лампу?
— Как хочешь.
Она услыхала шипение газа, а потом лампа зажглась и осветила его язычком пламени. Он выглядел бледным и потрясенным.
— Мне нужно сказать тебе кое-что.
— Нет, не нужно. Просто ложись в постель.
— Я должен сказать это. Я… — Он прижал руку ко лбу и провел ладонью по волосам.
— Ларри? — Она села. — С тобой все в порядке?
Он говорил так, словно не слышал ее, и при этом даже не смотрел на нее:
— Я люблю тебя. Если ты меня принимаешь, то я буду с тобой. Но вряд ли ты много выиграешь. Я никогда не стану твоей лучшей ставкой, Люси.
— Я рискну. Ложись.
Он лег. И они занимались любовью. А когда закончили, она сказала ему, что любит его, и это была правда, Бог свидетель, и, кажется, это было то, в чем он нуждался, что хотел услышать, ко, по ее подозрениям, он мало спал в ту ночь. Один раз она проснулась (или то был только сон), и ей почудилось, что Ларри стоит у окна и смотрит на улицу, склонив голову, словно к чему-то прислушиваясь, а полоски света и тени делают его лицо похожим на какую-то изможденную маску. Но при свете дня она стала больше склоняться к мысли, что ей это просто приснилось; при свете дня он снова выглядел как обычно.
Лишь три дня спустя они услышали от Ральфа Брентнера, что Надин переехала к Гарольду Лодеру. От этой новости лицо Ларри, казалось, напряглось, но всего на одно мгновение. И как бы Люси ни презирала себя за это, от новости Ральфа ей стало немного легче дышать. Похоже, теперь все было позади.
Она ненадолго заглянула домой после встречи с Ларри, вошла в гостиную и зажгла лампу. Держа ее высоко, она проследовала в заднюю часть дома, задержавшись лишь на секунду, чтобы дать свету проникнуть в комнату мальчика. Она хотела убедиться, сказала ли она Ларри правду. Да, это была правда.
