– Мерзавцы! – в сердцах выругался француз и сплюнул.
Всадники потянулись навстречу чжаньцам. Те тоже заметили противника, моментально перестроились – легконогая кавалерия выдвинулась вперед, прикрыв собой три вместительные повозки. На крышах, задке и облучках теснились самострельщики.
Им не понадобилось много времени, чтобы съехаться. Через пятнадцать минут обе группы встретились и замерли друг напротив друга у подножья облюбованного Дювалем холма. Никто не решался двинуться первым.
Храпели скакуны, ветер полоскал боевые штандарты, позвякивало оружие и сбруя.
Люди молча смотрели друг на друга.
Француз водил биноклем по сторонам, выхватывая то одного, то другого солдата, командиров, озабоченные лица, крепко стиснутые зубы, прищуренные глаза. Все напряжены, руки судорожно сжимают оружие, болты вложены в желобки самострелов.
– А нервы у них на пределе, – заметил Жан-Поль, передавая китайцу оптику. – Достаточно легкого толчка и начнется свалка.
Напряжение передалось и землянам. Поэтому, когда пискнул вызов трансивера, оба вздрогнули.
– Это твой, – сказал Дюваль.
– Ли, – прошипел динамик голосом Квашнина. – Как слышишь?
– Нормально, командир. Помехи немного мешают.
– Слушай внимательно. Как только начнется свалка – немедленно уходите. Ясно?
Разведчики переглянулись. Дюваль чуть заметно кивнул: мол, а я что говорил?
– Свалка? Почему? – спросил Ли.
– Обе группы получали тайный приказ уничтожить пленника в тот момент, когда «свой» окажется в безопасности. Поэтому не задерживайтесь там. В драке обязательно будут победившие, и они вполне могут обыскать все вокруг, преследуя беглецов.
– Понял, конец связи. – Китаец выключил трансивер, кивнул Дювалю: – Вот так-то.
– Интересно, кто отдал им такие приказы, если еще вчера и те, и другие обеими руками держались за обмен? – спросил Жан-Поль.
Ли несколько секунд молчал, размышляя, высказывать или нет свою догадку, потом наконец сказал:
– Думаю, что мы.
– Как это мы?
– Служба, – лаконично ответил бывший социолог и замолчал.
Внизу наметилось какое-то движение. Чжаньский командир выехал на полшага вперед и что-то прокричал. С солмаонской стороны отозвались, и несколько минут между переговорщиками шла довольно оживленная перепалка на повышенных тонах.
Трудно о чем-то договариваться, выкрикивая слова изо всех сил, надсаживая голосовые связки. Повинуясь командам, солмаонцы двинулись к границе. Чжаньцы тоже поскакали вперед.
Они остановились шагах в двадцати друг от друга.
Командиры снова принялись о чем-то спорить, но уже спокойнее, благо больше не приходилось напрягать голос.
– Решают, кто пойдет первым? – спросил Дюваль.
– Нет, скорее всего, договариваются о сопровождении. Сколько солдат пойдут с пленником, чем будут вооружены и так далее.
Наконец соглашение было достигнуто. В качестве гарантий безопасности офицеры выбрали себя. А для сопровождения хватит и пары солдат.
Из чажаньской повозки вывели Иррабана, солмаонские пехотинцы разомкнули строй, пропуская вперед Косталана с Юнари. По двое солдат с каждой стороны разом пристроились по бокам.
Командиры кивнули, и пленников повели вперед.
Напряжение достигло наивысшей точки. Казалось, еще немного и станет слышен звон натянутых нервов.
Обменщики не успели пройти и десятка шагов, как вдруг щелкнула тетива самострела. Болт не прилетел – наверное, у кого-то просто дрогнула рука. Но командиры одновременно поняли: все, конец. Обреченность появилась на лицах у обоих, они попытались обернуться к своим, прореветь приказ, но не успели.
Взведенные самострелы разом выплюнули смерть с обеих сторон.
Иррабан упал первым – два болта попали ему в плечо и в горло. Потом рухнул солмаонский командир, чжанец тоже сполз с седла, безвольно ткнувшись лицом в снег. Правая нога застряла в стремени, и испуганный скакун потащил его за собой.
Кавалеристы с шелестом выхватили из ножен палаши, панцирники выставили вперед пики. И две монолитные волны смертоносного железа рванулись навстречу друг другу.
В моментально разгоревшейся беспощадной рубке было уже все равно, кто начал первым. Солдаты бились с ненавистным врагом, сражаясь за собственную жизнь.
К вечеру живых на месте схватки не осталось. Раненые почти все умерли без воды и перевязки, в заснеженной долине воцарилась тишина. Временная тишина. Люди ушли, позабыв забрать своих мертвецов, и вдали уже мелькали холодные зеленые глаза ночных падальщиков.
Пока же здесь властвовал покой. Его не смогла нарушить даже девушка, что бесцельно бродила среди трупов. Легкая накидка совсем не защищала ее от ветра и ночного холода, тело била крупная дрожь, губы посинели. Но она, казалось, не замечала, что замерзла. Безумные, остановившиеся глаза не смотрели по сторонам. Девушка глядела прямо перед собой и что-то тихонько напевала.
Солмаонцы бросили Юнари в спешке отступления – теперь она стала им не нужна.
Она не шарахалась от мертвых тел, но и не приближалась к ним. Просто бродила, как будто не могла найти лучшего места для прогулки.
Вдруг один из лежащих на земле привлек ее внимание.
Она подошла ближе – мелкими шажками, как испуганный ребенок.
Человек лежал лицом вниз, широко раскинув сильные руки. Казалось, он просто уснул.
Юнари пригляделась – дешевый браслет на правом запястье привлек ее внимание. Что-то он ей напоминал…
Она наклонилась ближе, осторожно взяла неподвижную руку тонкими пальцами.
И в этот момент у нее в голове что-то щелкнуло. Все разом встало на свои места, и Юнари вспомнила все, до последней мелочи.
Этот браслет она подарила Косте в день Противостояния Небесного Диска.
– Коста! Ты нашелся! Коста!
Он не шевелился. Юнари упала рядом с ним на колени, потрясла за плечо.
– Что с тобой? Коста, очнись!
Она перевернула кузнеца на живот и закричала. Вместо лица у него зияла рубленая рана, запекшаяся кровь исказила черты до неузнаваемости. Мертвый он совсем не походил на того могучего великана, что вырвал ее из лап распорядителя Коцеру. Теперь Косталан выглядел жалким и беспомощным. В смерти нет ничего героического, лишь мрачная и абсолютная безысходность.
Юнари кричала, пока не сорвала голос. Тогда она прижалась к телу кузнеца, словно пытаясь согреть его своим теплом. Но он ушел уже слишком далеко. Она заплакала, горячие слезы текли по ее щекам. Потом они кончились, и распростертая на мертвеце девушка могла только лишь стонать, всхлипывая и дрожа всем телом.
А потом пришли падальщики.
ЭПИЛОГ
