На многозначительные взгляды и сомнительные комплименты Смыкова она пока не реагировала – не то просто не замечала их, не то стеснялась присутствия бывшего любовника, получившего в бою пусть и неопасную для жизни, но весьма плачевную для мужского достоинства рану.
Впрочем, когда появилась возможность отдохнуть, она предпочла проветриться на тендере, а не глотать пыль в тесной и душной кабине. Поезд, теряя скорость, полз на подъем, и сейчас его мог обогнать даже заяц. Шлейф густого дыма уходил влево, сизым туманом ложась на пустынные поля.
Смыков вытер рукавом полено, на которое собиралась сесть Бацилла (правда, чище оно от этого не стало, скорее наоборот – чего-чего, а сажи на одежде галантного кавалера хватало), и голосом Кисы Воробьянинова, охмурявшего юную Лизу Калачеву, произнес:
– Печально, знаете ли, каждодневно рисковать жизнью и при этом ощущать себя совершенно одиноким человеком.
– Не рискуйте, – пожала плечами нечуткая Бацилла. – В каждой общине вдовых баб хватает. Выбирайте любую, да и живите в свое удовольствие.
– Это совсем другое… Выбирают кобылу или, скажем, кусок мяса пожирнее, – произнес Смыков многозначительно. – А с избранницей тебя должна судьба свести. Для жизни и для смерти.
Бацилла покосилась на него, по-видимому, осталась неудовлетворена результатами осмотра и вновь уставилась на унылые дали, проплывающие мимо. Лицо ее выглядело столь откровенно порочным, что могло принадлежать только исключительно высоконравственному существу. Смыкову уже стало казаться, что он стал жертвой очередного жердевского розыгрыша, но тут Бацилла сама прервала неловкое молчание:
– Вы бы лучше табачком меня угостили. А не то мы уже десятый день сушеные листья курим.
В голове Смыкова мгновенно созрел коварный план.
– Сейчас что-нибудь придумаем, – порывшись в тайном карманчике, где хранилась его доля бдолаха, он извлек наружу немного зелья, ровно столько, сколько могло уместиться на ногте мизинца.
– Дурью балуетесь? – разочарованно произнесла Бацилла. – Вот бы не подумала. Только мне это не надо.
– Тут совсем другое дело, – горячо заверил ее Смыков. – Вы и в самом деле курить сильно хотите?
– Аж нутро трясется, – честно призналась Бацилла. – Иначе зачем бы я просила…
– Ну, по-разному бывает… Некоторые так знакомятся. Дескать, мужчина, угостите папироской.
– Мы ведь уже знакомы. – Бацилла не поняла его шутки.
– Конечно, знакомы, – кивнул головой Смыков. – Только сейчас речь о другом. Эта штука в принципе безвредная. – Он ладонью старательно прикрывал щепотку бдолаха от потока встречного воздуха. – Приняв ее, каждый получает то, чего он в этот момент сильнее всего хочет.
– А вы не обманываете?
– Как можно!
– Ладно, давайте, – Бацилла высунула симпатичный розовый язычок (будь Смыков человеком с более тонким душевным устройством, он непременно сравнил бы его с лепестком волшебного цветка).
С видимым трудом сглотнув малоаппетитное зелье, она подперла личико ладошкой и стала ждать результатов. Притих и Смыков, получивший возможность вволю полюбоваться ее профилем.
Не прошло и полминуты, как глаза Бациллы округлились от удивления и она зашмыгала носом, словно принюхиваясь к чему-то.
– Ну как? – поинтересовался довольный Смыков.
– Вы случайно не гипнотизер? – впервые в ее взгляде появился неподдельный интерес к собеседнику. – Ведь такого просто быть не может! Клянусь, что лучшего табаку я в жизни не пробовала. Хотя когда-то у папки «Казбек» воровала… Это надо же! Кайф ломовой, а дыма никакого.
Она помахала рукой перед своим носом.
– Я же говорил! – окрыленный удачей, Смыков попытался обнять ее за талию.
– Ладно, не отвлекайте. – Бацилла вернула руку Смыкова на прежнее место и следующие четверть часа провела в блаженной расслабленности, время от времени с шумом выдыхая воздух, который казался сейчас ароматным сигаретным дымом.
– Вот спасибо так спасибо. – Она наконец шевельнулась и, как показалось Смыкову, даже немного пододвинулась к нему. – Ох, на целый день накурилась… И где же вы только достаете такое добро?
– Секрет, – Смыков почувствовал, что стоит на верном пути. – Но если полюбите меня, то скажу.
– Интересно! – Бацилла в упор уставилась на него своими зелеными глазищами. – Вот так сразу возьму и полюблю, да? Сами же говорили, что любовь не кобыла, только судьбой дается.
– А это для чего? – Смыков извлек новую порцию бдолаха, на этот раз уже на ногте большого пальца. – Учти, средство универсальное. И от смерти спасает, и раны лечит, и силу невиданную придает.
– Значит, купить хотите девочку?
– При чем здесь купить! Дело-то полюбовное.
– Да ведь нет любви пока, – упиралась Бацилла.
– Будет. Глотай и сама себя уговаривай, что любишь меня. Подействует.
– На всю жизнь, что ли? – ужаснулась она.
– Да нет, часа на полтора-два всего.
– Все равно я вас, наверное, не полюблю. Даже на пять минут, – вид у Бациллы был совершенно убитый. – Давайте лучше по-другому попробуем. Просто я захочу мужчину… Не вас конкретно, а мужчину вообще. Согласны?
Здравый смысл, сызмальства присущий Смыкову, не оставлял его окончательно даже в такие минуты, когда мужчины, быки, жеребцы и самцы иных пород становятся подвластны одному лишь чувству похоти. Быстренько прикинув, что половой симулянт Жердев в представлениях Бациллы с мужчиной уже не ассоциируется, а перебраться с тендера в передний вагон, где этого добра, то есть мужчин, навалом, она вряд ли сумеет даже под воздействием бдолаха, он радостно кивнул:
– Согласен!
Бдолах, как всегда, не подвел. Да и Бацилла не обманула ожиданий Смыкова. Если он в чем-то и не устраивал ее как конкретная личность, то как мужчина, так сказать, в смысле собирательном, пришелся вполне по нраву.
Сначала их любовь вершилась на груде собственной одежды, потом прямо на железном полу тендера, а в конце концов – среди березовых и сосновых поленьев. Столь пылкой страсти не мог помешать даже Жердев, время от времени приоткрывавший дверь кабины и деликатно просивший: «Я извиняюсь, конечно, но дрова кончаются… Дрова, дрова, дрова!» (Правда, возвращаясь к топке, он сокрушенно бормотал себе под нос уже другое: «Палки, палки, палки…») Тогда они вскакивали и, как были голышом, с той же энергией, с которой только что ласкали друг друга, начинали швырять в кабину деревянные плахи, согретые телом Бациллы и сдобренные семенем Смыкова.
Свистел ветер, грохотала расхлябанная паровая машина, колеса стучали на стыках, анархисты затянули какую-то грозную песню – и для парочки, продолжавшей свои сладострастные утехи, все эти разнообразные звуки сливались в чудесную симфонию любви.
