«Что это значит?.. Где мы?» — хотел я спросить, но горло сжала спазма, и мне не удалось произнести ни звука. Кто-то коснулся моего плеча и дал знак повернуть. Я молча кивнул, запустил двигатель, и мы медленно двинулись вокруг кратера; а за стёклами плыли чёрные, погрузившиеся в грунт развалины, словно корпуса огромных машин, слившиеся в бесформенную, оплывшую массу. Наконец мы вернулись на нижний ярус улицы, где ехать было легче.
Автомобиль, подскакивая на неровностях, шёл у подножья больших зданий. Я стиснул руки на штурвале и, вслушиваясь в шум двигателя, смотрел вперёд, а улицы вились и вились без конца. Сверху отбрасывали отсвет огромные гладкие стены, закруглённые углы, опоры, колонны; над нами проплывали чёрные навесы других ярусов. Я не мог оторвать взгляда от этого зрелища такого величавого и неподвижного, словно всё, что здесь находилось, должно было стоять вечность, озаряя ночь всё тем же голубоватым сиянием. От обилия впечатлений я был словно в тумане и иногда забывал даже, что рядом сидят товарищи; мне казалось, будто это путешествие во мраке продолжается не часы, а целые годы. Случайно обернувшись и увидев, что Райнер с Арсеньевым записывают показания приборов и сравнивают движения стрелок на индикаторах излучения, я удивился, как может их занимать ещё что-нибудь, кроме этих безмолвных светящихся контуров, проплывающих за окнами.
В течение последней четверти часа астроном несколько раз дотрагивался до моего плеча, приказывая сворачивать то вправо, то влево; я не сразу понял, чем он руководствуется в выборе пути, но потом заметил, что он следит за шкалой индукционного аппарата.
Когда мы выехали на более широкую улицу, астроном приказал мне остановиться. Двигатель умолк. Мы инстинктивно плотнее затянули герметические затворы шлемов и вышли через откидную дверцу. Мостовая была усыпана мелкими опилками, светившимися так, словно в каждый стеклянный осколок была вплавлена серебряная искорка. Шум шагов гулко раздавался в тишине. Иногда ветер гнал по каменным плитам тучи пыли и свистел где-то поверху, как разрезаемые листы железа.
Над нами из амбразуры остекленевшей конструкции торчал изогнутый книзу пучок оборванных проводов толщиной в руку. Дальше из-за плоской стены блока виднелся дугообразный фасад большого здания. В глубине улица расходилась на три стороны: две ветви шли вверх, третьей был тоннель, обращённый к нам огромным светящимся устьем. Внутри он суживался, как конусообразная, закрученная в виток раковина.
Арсеньев некоторое время смотрел на индикатор, потом взял у Райнера индукционный аппарат, перевесил его через плечо и вызвал нас. Мы собрались возле него. Последним подошёл Солтык: он долго стоял у машины, пытаясь направить свет фар вглубь винтового тоннеля.
— Нам понадобятся инструменты, — сказал Арсеньев.
Как только мы вышли из машины, наушники наполнились мелкими, надоедливыми потрескиваниями; и чтобы лучше слышать друг друга, мы должны были сближать шлемы.
— Нам нужен кран с клещами, ломы и заряды фульгурита, — продолжал астроном.
Он оглядел нас поочерёдно, потом решил:
— Смит останется со мной, а вы возвращайтесь на ракету. Посылаю вас обоих, потому что Осватич ещё лежит, а Лао Цзу чувствует себя лишь немногим лучше. — Он взглянул на часы. — Дорога туда и обратно должна занять не более трёх часов, включая время, нужное для погрузки материалов.
— Ехать сейчас же? — спросил Солтык, делая шаг к машине.
— Да.
Инженер сел первым, за ним влез Райнер. Двигатель зашумел, и машина двинулась, слегка покачиваюсь. Мы следили за ней глазами: она скрылась за поворотом, и некоторое время ещё слышался громкий рокот двигателя, очевидно, машина пробивалась через кучу песка или щебня, — потом всё утихло, только высоко над нами свистел ветер.
— Профессор... — сказал я. Он не услышал. Мелкие, частые потрескивания раздавались в наушниках всё время, словно на натянутую плёнку тонкой струйкой сыпался мак.
— Профессор, — повторил я громче, — где... они?
Он понял, подошёл ко мне. Окошко его шлема было в тени, и каска с торчащими сетками радароскопов, к виду которой мы уже привыкли, сейчас вдруг поразила меня. Мелькнула безумная мысль: «Действительно ли это Арсеньев, мой товарищ, человек?..» Но в следующее мгновение я увидел за стеклом шлема его ясные, светлые глаза.
— Они исчезли, — сказал он.
— Как? Каким образом? Все?..
— Этого я не знаю. Больше ни о чём не спрашивайте сейчас. Индукционный аппарат показывает, что где-то недалеко проходят подземные кабели...
— Поэтому мы остались здесь?
— Да, я ищу главный силовой кабель. Быть может, нам удастся добраться до места, откуда всё началось...
Помолчав, астроном добавил:
— Сейчас мы должны разойтись. Каждый отойдёт на четыреста шагов и по спиральной линии вернётся на то место, где мы сейчас стоим, всё время стараясь обнаружить акустическое эхо. Кто найдёт его первым, даст другому знать красными ракетами. На радиосвязь полагаться нельзя. Всё ясно?
— Да.
Он повернулся и двинулся крупными, лёгкими шагами. Я постоял ещё секунду, потом взглянул на гирокомпас и направился в противоположную сторону.
Свой радиоаппарат я выключил. Сапоги гулко стучали по каменным плитам. Эхо шагов раздавалось в пустоте с удвоенной силой. Приближаясь к стенам, сверкающим холодным блеском, я видел свою неясную тень на мостовой. Я шёл, как мне приказал Арсеньев, двигая в обе стороны устьем аппарата, и считал шаги. Отсчитав четыреста, повернул обратно. Пока мне не удалось ничего обнаружить. Красный глазок внутри шлема — указатель радиоактивности светился слабо, что говорило лишь о незначительных следах излучения, но его свет усиливался, когда я приближался к стенам. Я поднял голову. Там, выше, стены резко обрывались под чёрным как смоль небом. Я шёл ещё с минуту, когда вдруг услышал за собой шаги.
Это не было эхо.
Всё моё лицо покрылось потом. Теперь я был уверен, что за мною кто-то идёт, и этот «кто-то» — не человек. Я неожиданно остановился — шаги утихли; шагнул вперёд — они раздались снова.
Меня охватил гнев. Обернувшись, я сорвал с плеча лучевое ружьё, навёл его и, наклонившись, как для прыжка, принялся вглядываться вглубь улицы. Она была пуста. В тусклом сиянии виднелась она вся, суживающаяся вдали и сливавшаяся с другими отсветами. С минуту я тщетно вглядывался, потом перекинул ружьё через плечо... и услышал звук шагов... Поднял ружьё... шаги раздались снова... Ну да! Звук, который я принимал за шаги, издавала пряжка ремня, ритмично постукивавшая о складки комбинезона, а я принимал этот близкий, у самого уха, шелест за эхо шагов.
