Пожалуй, это один из наиболее удачных вариантов. Большая и нешаблонная тайна, постепенное ее раскрытие и связанные с этим приключения — все это интересно. Подводит, в сущности, «пустяк»: можно не сомневаться, что наука придет к Машине Открытий задолго до первого межзвездного перелета.
Значит, надо все-таки говорить о Машине Открытий, которую построят люди.
Быть может, просто приключения?
Здесь множество вариантов, ведь машина способна делать самые различные открытия. Приключения могут быть и веселые, и страшные. Получив, например, безобидное задание исследовать свойства кристаллов, машина после каких-то промежуточных открытий вдруг свернет в сторону и начнет управлять ходом реакций в недрах Солнца…
Признаться, я даже начал писать фантастико-приключенческий рассказ. Дело в том, что у меня давно простаивала интересная идея, которую с удивительным единодушием отвергли рецензенты трех журналов. Идея относилась к использованию животных в далеком будущем. В книге Д. Томсона «Предвидимое будущее» говорится, в частности, о применении труда обезьян. Развивая эту мысль, я пришел к любопытной картине широкого использования умных животных (ум обеспечивался искусственными фантастическими средствами). Так вот, рецензентов эта милая идея почему-то приводила в ужас. Они не возражали, например, против подводных исследований, проводимых перевоспитанными и интеллигентными акулами. Но стоило упомянуть об ослах, как начиналась буря.
Машина Открытий избавляла меня от необходимости обосновывать идею использования умных животных. Допустим, машина нашла способ форсирования умственных способностей (разве это не величайшее открытие?), и, естественно, новый способ сначала пробуют на животных…
Я начал писать, разогнался… и споткнулся о некий барьер.
Жюль Верн четко разграничивал достоверное от фантастики. Скажем, трое путешественников подлетают к Луне. «Вот точное описание всего того, что видели Барбикен и его друзья с указанной высоты. Лунный диск, казалось, был усеян обширными пятнами самой разнообразной окраски. Исследователи Луны и астрономы по-разному объясняют окраску этих планет. Юлиус Шмит утверждает…» И так далее. Казалось бы, при чем здесь Юлиус Шмит? Ведь путешественники должны видеть то, что никто до них не видел: им не мешает земная атмосфера, они летят на высоте менее десяти километров и у них есть телескоп! Но Жюль Верн «выключает» фантастику и добросовестно, суховато излагает научно достоверные сведения.
В современной фантастике такие сведения либо вообще отсутствуют, либо находятся как бы в растворе — они замаскированы. Уже нельзя отличить, где кончаются данные науки и начинается фантазия автора.
Вот сценка из современной повести. Герои разговаривают о Венере. Они крупные ученые, и им, конечно, незачем делиться сведениями, имеющимися в школьных учебниках астрономии. Разговор ведется «на читателя». Автор снабжает читателя познавательными сведениями и одновременно «конструирует» такую планету, которая нужна для дальнейшего развития сюжета.
«— Да, гиря в один килограмм будет весить на Венере приблизительно восемьсот десять граммов…
— Вот видите… Значит, передвигаться и переносить тяжести там несколько легче, чем на Земле. Прямые измерения температур верхнего слоя облаков дают колебания от минус двадцать пять градусов на теневой стороне планеты до плюс шестьдесят градусов на освещенной… Известно, что там много углекислоты».
Попробуйте угадать, что здесь научно, а что придумано! По ходу повести героям придется переносить тяжелые грузы, поэтому сила тяжести на Венере заведомо снижена. Данные о температуре — совсем уже чистая фантастика. А вот углекислого газа на Венере действительно много…
Писатель, разумеется, имеет право создавать условия, необходимые для воплощения его замысла. Алексей Толстой, например, «создал» на Марсе почти земную атмосферу. Он знал, что атмосфера там разреженная, но не мог надеть на Лося и Гусева скафандры, это все бы испортило.
Нет средств, которыми современный фантаст может «просигнализировать» читателю: вот Здесь точные данные, а отсюда начинается фантастика.
Подчеркиваю еще раз: в большинстве случаев этого и не требуется. Но как быть с идеей Машины Открытий?
Читатель, привыкший к свободному обращению фантастов с научными данными и фактами, может принять за выдумку даже совершенно достоверные соображения о росте исследовательского оборудования. А когда зайдет речь о самой Машине Открытий, даже искушенный читатель отнесется к этому как к чистейшей выдумке.
В рассказе или повести Машина Открытий невольно начнет играть роль условного приема. Главным (и куда более правдоподобным) покажутся интеллигентные акулы, склонные к философии тюлени, вдумчивые обезьяны и рассудительные ослы.
Между тем Машина Открытий при всей своей кажущейся фантастичности — точное предвидение будущего. Единственное произвольное допущение — это сроки. Но и сроки можно уточнить.
Я попытался, основываясь на фактических данных о росте научного оборудования, подсчитать, через какое время наука придет к Машине Открытий. Получилось, что машина займет площадь, равную поверхности Ганимеда, не через 150–200 лет, а куда быстрее — уже через полстолетия!
Плюс-минус десять лет…
Несколько слов о любви.
Я люблю фантастику. Люблю по многим причинам, и прежде всего — за силу и смелость мысли.
И я бы просто махнул рукой на идею Машины Открытий, если бы не был уверен, что эта идея нужна фантастике.
Почти столетие фантастика работала по принципу «от идеи фантаста к гипотезе ученого». Так, идея Жюля Верна о полете в снаряде на Луну дала толчок работам К. Циолковского по ракетным полетам. Теперь положение изменилось. Сначала ученый выдвигает гипотезу, а потом фантаст основывает на этой гипотезе свои идеи. Впрочем, слово «идеи» тут уже не подходит. Не идеи, а иллюстрации. Сначала, например, появилась идея профессора И. Шкловского об искусственном происхождении спутников Марса, а потом — иллюстрирующие ее рассказы и повести. Они не развивали первоначальную идею, просто рисовали картинки «на заданную тему».
Перемена колоссальная. Почти столетие ученые, инженеры, изобретатели черпали идеи из «20000 лье под водой» Жюля Верна. Гиперболоид, придуманный А. Толстым, заставлял изобретателей спорить с физиками. Машина времени Г. Уэллса взрывала привычные представления о пространстве и времени. Вообще основная масса фантастических идей работала на новое: звала вперед, воспитывала неверие в так называемые несокрушимые истины, учила самостоятельно думать и тем, кто начинал так думать, дарила способность видеть будущее.
