"И в адской тьме..." Во тьме Ада... Острый холодный коготь с нажимом прошелся по сердцу.
- Добрый вечер, - сказал бритоголовый, подойдя ко мне и протягивая руку. Голос у него был жестковатый, но не грубый. - Патрис Бохарт, дубль-офицер. А вы, конечно, господин Грег.
- Почему "конечно"? - удивился я.
- Кто обладает информацией, тому, как правило, сопутствует успех, усмехнутся бритоголовый и пожал руку Стану. - Господин Лешко, приветствую вас на Лебеде.
- Взаимно, - буркнул Стан.
Не знаю почему, но я как-то сразу почувствовал симпатию к усатому и бритоголовому Патрису Бохарту. Стан, по-моему, тоже ощутил нечто подобное, потому что добавил:
- Только давайте просто Стан. Господин Лешко остался на Соколиной.
- Отлично. Тогда и я просто Патрис. - Дубль-офицер обернулся к стоящим чуть позади него молодым блондинам. - А это мои ребята. Знакомьтесь: Рональд Ордин и Деннис Платт. Не обремененные пока грузом прожитых лет и хваткие. Во многом именно благодаря им в Илионе относительно спокойно.
Мы обменялись рукопожатиями, сели в кресла и дубль-офицер коротко обрисовал ситуацию.
Лайоша Ковача обнаружили без особого труда, потому что он и не думал прятаться. Участковые полицейские агенты опознали его на улице, тут же задержали и доставили прямо в городское управление, к Патрису Бохарту, который руководил операцией. Господин Ковач не возмущался, не протестовал, не требовал адвоката. Казалось, его ничего не волнует и не тревожит. К представленным ему результатам зондажа семерых коммивояжеров он отнесся совершенно равнодушно (по крайней мере, внешне), и все попытки вызвать его на разговор оказались тщетными: с момента своего задержания он не проронил ни слова.
- Молчит, словно обет такой дал, - сказал Патрис Бохарт, подергивая себя за усы. - Полностью погрузился в себя, сколлапсировал и ни на что не реагирует. Какой-то не от мира сего. Провели медицинское обследование - все в норме. Тактика, конечно, не новая, но...
- Можно посмотреть? - спросил Стан.
- Разумеется. Только там смотреть нечего. Ден, покажи.
Один из блондинов встал и подошел к ближайшему компу. На экране возник сидящий в кресле человек в черно-зеленой рубашке навыпуск и широких черных брюках, заправленных в невысокие сапоги. Человек выглядел лет на шестьдесят пять-семьдесят, но мне показалось, что от лица его веет какой-то старомодностью, словно всплыло оно из глубины веков, да так и застыло, не меняясь более. Возможно, такое впечатление сложилось у меня из-за абсолютно неподвижного взгляда Лайоша Ковача. Он действительно как бы глядел внутрь себя, и не было ему никакого дела до внешнего мира. Узковатое, чуть вытянутое лицо, тонкие поджатые губы, короткие рыжие волосы и глаза непонятного цвета, отчужденные глаза человека, который однажды разглядел что-то нездешнее и навсегда внутренне окаменел, как в мифические времена превращались в камень люди, наткнувшиеся на умерщвляющий взор ужасной Медузы Горгоны.
Впрочем, все это могло мне просто казаться. Экран показывал вполне обычного, ничем не примечательного человека, только вид у человека был несколько отрешенный.
- Выключай, Ден, - сказал Патрис Бохарт и повернулся к нам. - Там история часа на два. Я ему о зондаже тех семерых - молчит. Где, спрашиваю, брали препарат - молчит. И так, с вариациями, чуть ли не до бесконечности. Бесполезно, говорю, отмалчиваться: комиссия, безусловно, даст согласие на зондаж и мы все узнаем и без вашего согласия, только мороки больше молчит.
- Дома обыск делали? - задал вопрос Стан. Его лицо сейчас казалось не просто хищноватым, а хищным: Стан вышел на военную тропу.
- Делали. - Дубль-офицер кивнул на своих ребят. - Пусто. Показали его по всем поливизиоканалам - может, кто-нибудь отзовется. Но пока тишина. Наши ребята опрашивают всех подряд, по всему Илиону...
- А что комиссия? - спросил я.
- Санкция уже получена.
- Тогда сразу и приступим, - сказал я и поднялся. - Не возражаете, Патрис?
Патрис улыбнулся:
- Неужели я произвожу такое неблагоприятное впечатление? - Он тоже поднялся. - Ден, распорядись, а мы пойдем в "покои Мнемосины". Прошу за мной, господа.
Я и Стан вновь зашагали по пустым коридорам, ведомые Патрисом Бохартом. Рональд Ордин держался сзади, ступая мягко и неслышно; судя по этой его походке, он занимался не только кабинетной работой. "Спокойствие в Илионе - во многом их заслуга", - вспомнились мне недавние слова Патриса.
Мнемосина... Древняя земная богиня, чье имя означает: "воспоминание". Я шел и думал о том, сколько восторгов и надежд было когда-то связано с зондажем. Казалось, что мир наконец-то навсегда избавится от пороков, потому что не будет больше ничего тайного, что не стало бы явным. Действительно, кто решится на преступление, зная, что сохранившееся в клетках головного мозга воспоминание обязательно окажется проявленным? Его просто нельзя будет скрыть, нельзя будет забыть о нем, потому что человек ничего не забывает. Человеческий мозг хранит воспоминания о каждом миге жизни, начиная с рождения, хранит воспоминания о прошлых жизнях и память предков. Но все это находится в неведомых глубинах; помни человек о каждом мгновении своей жизни, он был бы просто раздавлен собственной памятью, выключен из настоящего, он перестал бы воспринимать окружающее, потеряв себя под лавиной воспоминаний. Зондаж, как думалось тогда, поможет извлекать на свет Божий строго определенные кусочки воспоминаний, необходимых для следствия.
На деле все вышло несколько иначе. Во-первых, воспоминания наши оказались не бесконечной цепочкой последовательных событий, а, скорее, смесью, ингредиенты которой довольно трудно вычленить, отделить друг от друга. Но, в принципе, эта задача все-таки оказалась разрешимой, хотя поиск нужной информации мог затянуться надолго. Самым главным оказалось "во-вторых". У метода зондажа нашлось очень много противников. Они считали проведение зондажа нарушением прав личности, вторжением во внутренний мир человека - и я был согласен с этой точкой зрения. Право каждого подозреваемого - отказываться от дачи показаний. Собрать доказательства виновности - дело полиции. Но копаться для этого в воспоминаниях подозреваемого без его согласия - значит, попрать все принципы, на которых держится человечество. К тому же, как определить границу, отделяющую реальные воспоминания от воображения? Кто поручится за достоверность воспоминаний? И зондаж, и мнемосканирование базировались на некоторых общих принципах, но отличались друг от друга так же, как, скажем, авиакар отличается от птицы. Зондаж запретили, и, по-моему, это был очень верный шаг.
Однако не бывает правил без исключения. В нашей ситуации зондаж был просто необходим, хотя данные, полученные с его помощью, не могли служить доказательством виновности. Насколько я знал из истории, за все время существования Ассоциации Миров этот метод применялся всего лишь несколько раз.
