Капитан опустил руку. Щелкнул предохранитель и пистолет исчез где-то под одеждой.
– А ты?
– Я останусь здесь, – покачал головой хозяин. – Поговорю с нашим общим знакомым и сдохну. Вот на этой самой помойке скорее всего.
Капитан удивленно покосился на хозяина.
– Не смотри на меня так. Здесь скоро все сдохнут. Тебя здесь не будет, потому у тебя будет шанс.
– Шанс? – недоверчиво переспросил капитан.
– Да, всего лишь шанс. Но у других и его не будет. Я даю такой же шанс твоей жене. Не забудь позаботиться о моей дочери. Когда вы летите?
– Сразу, как заберу Иру и твою дочь.
– Хорошо, – хозяин закрыл глаза. – Тогда поторопись. Утром я пойду к нему. И все кончится. Я точно это знаю. Поэтому утром вы должны быть далеко. Очень далеко. Лучше если вы уже будете в океане. Осложнений не будет?
– Я руковожу этим процессом, – прорвался сквозь сомкнутые веки голос капитана. – Все под контролем.
– Тогда прощай. Поторопись.
Когда хозяин открыл глаза, рядом никого не было. Он подвинулся, привалился спиной к стене и снова сомкнул веки. Безмерно хотелось провалиться в сон, отключиться, но сон не шел. До боли в груди хотелось плакать, но слезы застряли где-то на полдороге и только давили горло.
Старик попытался вспомнить, когда он последний раз спокойно спал, но ничего не получилось. Так же как не смог вспомнить, когда разучился плакать.
Чужое здание. Длинные коридоры. Чистые, вылизанные, аккуратно и со вкусом убранные. Свет, лифты. Картины, экзотические кусты и цветы в горшках и кадках. Модерновое здание, модерновые офисы и один гостиничный этаж в ретро стиле.
Зачем он здесь? Почему? Кому-то он тут нужен был. Ведь кто-то его сюда приволок. Кто-то собрал все ниточки и повесил на него, как на крючок. Все ниточки от всех куколок и декораций. И куколки и декорации безропотно висят, не дергаются. И от этого вес их еще больше, тяжесть еще сильнее. Он – крючок – не выдерживает. Уже штукатурка осыпается, скоро его вывернет из стены, и все эти куколки, и декорации, и сам он полетят вниз. Зачем? Ведь все это чуждо. И сам он чужой.
Вячеслав вдруг реально представил себя крюком, вбитым в стену. На нем всегда висела пара боксерских перчаток или гитара, почему кто-то вдруг повесил на него весь реквизит этого выездного театра кукол? Ведь это чуждо ему.
Чужой мир. И сам он чужой в этом мире. Тот мир, который был ему понятен, пропал, его не стало. Или, может быть, он перестал воспринимать мир так, как воспринимал его прежде. В чем загвоздка: в нем или в мире? Что не так?
Организм устал, ныли кости, болели мышцы, отказывались работать мозги, но сон не шел. И Вячеслав как тень шлялся по этажам, лестницам и коридорам чужого здания в чужом городе, чужом мире. Чужак среди других чужаков.
Вот оно как! Нет здесь своих. Вообще. Есть только чужие. Только некоторые чужаки играют в своих, потому что им так удобнее, проще. А на самом деле человек человеку – волк, свинья и еще что-то нехорошее. Венец творенья, царь природы. Говно собачье.
Куда пойти теперь? К кому обратиться за советом? Кто вообще может что-то подсказать? Никто ничего не скажет. Все свои давно умерли. А вместе с ними и он сам. Потому что раньше он мог быть своим кому-то, а сейчас он чужой. И все вокруг чужое. И ему, и друг другу. Мир – это неумело составленный натюрморт. Каждая вещь сама по себе. Нету единства между элементами.
Он подошел к окну на лестнице и посмотрел на светлеющее небо. Где-то там, словно запаянные в стекле, проступили черты знакомых лиц. Завертелись знакомые сцены. Воспоминания хлынули мощным потоком, вырвав из реальности. Плен воспоминаний…
Вячеслав вырвался из этого плена только тогда, когда близящееся к зениту солнце безжалостно ударило в глаза.
В кресле напротив его стола кто-то сидел. Либо его пришли убить, либо от него чего-то хотят, либо… Интересно как этот гость незваный сумел пройти через охрану. Слава нарочито шумно закрыл дверь, но визитер даже не повернулся. Словно ждал чего-то.
Человека не было видно из-за высокой спинки, но снизу свешивались ноги и по подлокотнику отбивали дробь пальцы. Старческие пальцы.
Вячеслав подошел ближе и резко развернул кресло. Ничего неожиданного он там не увидел.
– Сам пришел, – не то спросил, не то констатировал он.
– А чего мне бегать от тебя? – вопросом ответил сидящий в кресле старик.
– Зачем тогда убегал? – Слава обошел кресло, сел за стол напротив визитера. Тот неохотно развернулся.
– Я не убегал. Мамед пришел, пойдем, говорит, погуляем. Ну, я и уважил старого друга.
– А араб твой где? – спросил Слава.
– Ушел гулять дальше.
– Хорошо, а Эл?
– Леночка, – бывший помедлил с ответом. – Леночки больше нет.
Слава замер, не уловив еще смысла ответа, только чувствуя, что случилось что-то непоправимое. Внутри зародилось чувство безысходности, тоски.
– Лена… скажем так, умерла.
Бывший снова замолчал и поглядел на Славу. Прямо, открыто. Грудь рвануло болью. Слава вскочил с кресла, хрястнул кулаками по столу, не заметив, как разметал мелкую канцелярию и какие-то бумаги.
– Это не правда! Ты лжешь!
– Ее больше нет, – тихо повторил хозяин. – Совсем нет.
Ее больше нет. Совсем нет…
Внутри все оборвалось, грудь ныла от нескончаемой боли. Ощущение было такое, будто лопнула последняя ниточка, которая связывала его с этим миром. Перед глазами возникла Эл. Живая, веселая, смеющаяся…
Анри с пистолетом… выстрел. Стреляли ему в плечо.
Снова Анри, уже пьяный, клянущийся в вечной любви.
Жанна с автоматом… дорога… блокпост… Эл… плачущая, стоящая перед ним на коленях, вцепившаяся в него, как ребенок…
Юля, бывший президент, американские генералы, русские марионеточные правители. Огромный экран, разбитый на тысячи окошек с тысячами лиц…
Смеющаяся Эл…
Анри, Жанна… Президент. Бывший. С трубкой.
Плачущая Эл.
Президент…
– Это ты ее убил!
Видения рассыпались, разлетелись, как стая ворон, вспугнутых его криком. Слава замолчал и воззрился на старика.
– Я помог ей покинуть этот мир, – пространно сообщил хозяин.
Вячеслав заморгал часто-часто, потом скорчился, словно получил удар в грудь и мученически поглядел на бывшего.
– Убью, – потерянно забормотал он. – Ты понимаешь, что я тебя убью?
– Убей, – устало отозвался хозяин.
– Ты не боишься смерти?
– Я боюсь смерти, как всякий нормальный человек, – тихо ответил он. – Только ответственности я боюсь еще больше. А мертвые сраму не имут. Убивай, если хочешь.
Он не спустился вниз, как тогда с Юлией. Он стоял на центральной лестнице, на пролете между этажами и смотрел туда, где голубое небо сквозило между домами, цеплялось за высокий перегораживающий проход между двумя высотками, бетонный забор. По верхнему краю забора вилась колючая проволока, пытаясь запутаться в небесной синеве, вгрызться в нее, оторвать себе кусок. Внизу под забором стояли мусорные баки.
