Софья Игоревна, Финансы и Собственность, подставляет плечи и шею острым струям воды. Истома уходит, остается смыть глупую улыбку, чтобы Ром не вообразил себе незнамо что. Хотя – она чуть выглядывает из-за занавески и несколько секунд разглядывает через полуприкрытую дверь щиколотку, пятку, ступню, смешные растопыренные пальцы, – хотя имеет право. Улыбка опять гнет уголки губ, и приходится засунуть лицо под воду.
Эдуард Валерьянович, Образ и Перспективы, жадно разглядывает в иллюминатор водную гладь, светлые проплешины мелей, золотистые каемки пляжей. Бесценен каждый миг наблюдения – уже слишком много видано, испробовано, изучено и разобрано по косточкам в поисках ускользающей красоты, без постоянного ощущения присутствия которой нельзя будет делать свое дело. Мозг жадно впитывает непривычные цветовые сочетания и узоры рельефа незнакомой планеты. Только с рельефом туго – плоскость до горизонта, трехцветная размазня из травы, песка и воды.
Марат Карлович, Маратище, Сын-Основатель, рассматривает в зеркале морщинки у глаз. Лучики разбегаются к вискам, как дельты великих рек. Никакой пластики, даже ЭдВа согласился, что так будет лучше. Пора стареть – начинаются недетские игры. Нужно выглядеть на свои сорок пять. Губы проговаривают вечернюю речь. За спиной сыто порыкивают псинки.
Роман Андреевич, Информация и Связь, блаженно потягивается, раскинувшись на кровати морской звездой. Ноги ватные, сердце колотится, но пульс постепенно приходит в норму. Хочется вздремнуть, но Со́фа может обидеться, так что не сто́ит. Она что-то мурлычет в ванной, сквозь шум воды мелодии не разобрать. Ром все-таки прикрывает глаза, и из ниоткуда сразу выползают столбцы цифр, схемы, цепочки слов кода. Странное ощущение свободного времени, когда работать не обязательно, а напротив, запрещено… И подозрительная тишина вокруг, нет обычной дрожи обшивки. Уж не прозевали ли они посадку? Ром смеется.
* * *
Пахнет песком, травой и чем-то паленым.
Бессмертные тетки из бухгалтерии центрального офиса гуськом спускаются по трапу, заранее начиная охать и ахать.
– Девочки, посмотрите какой пляж!
– Чур, я первая потрогаю воду!
– Люся, надо было сразу купальники надеть!
И всему они рады, потому что отчеты закрыты, балансы сданы и впереди – подумать только! – полноценный месяц безделья и веселья. И ни копейки личных расходов.
«Жемчужина Карла», скромно именующаяся яхтой, а на самом деле – тысячеместный лайнер, флагманский корабль «Трансресурса», передвижной луна-парк и боевая единица класса семь, начинает раскладываться, превращаясь в город-дом. Термообшивка уползает внутрь, освобождая место ярким секциям жилого сектора, ангарам и целевым блокам, дюзы исчезают в основании быстро растущей башни.
Праздничное настроение заставляет говорить чуть громче, чем нужно. Все одеты в легкомысленно яркое. Там и сям хлопает шампанское, пластиковые стаканчики ударяются с обязательным шутливым «дзынь», члены экипажа в парадной форме следят, чтобы разбредшиеся пассажиры не вставали под стрелой, и взрывы смеха часто заглушают даже скрежет расползающихся конструкций.
– Ой, собачка! Ой, обезьянка! – одновременно вскрикивают две офисные дамы, и многие устремляются к ним, потому что на этой планете, в отличие от той, где прошлый раз проходила корпоративка, есть настоящая жизнь, а не только горы и снег; хотя там тоже было весело; и надо посмотреть, что же это за жизнь, раз уж всем кололи прививку; и «Дайте, дайте я ее поглажу! Как она называется?»…
Покрытое шерстью существо доверчиво тянет длинную шею к толстым, унизанным перстнями пальцам, дает погладить загривок, тыкается коротким носом в ладонь и издает очаровательные – правда, девочки? – курлыкающие звуки.
Да сколько их здесь! Словно по-новому взглянув на окружающую корабль с трех сторон равнину, все вдруг видят, что зверей десятки, нет, сотни: они лежат, и сидят, и бродят вокруг, почти не реагируя на людей. И вот откуда этот противный запах – несколько бедняжек попало под дюзы, вот глупышки! Софья Игоревна, Софья Игоревна! Их как-нибудь зовут? Они млекопитающие? Они не кусаются?
– Мумбаки, – лаконично отвечает Железная Софа. – Нет. Нет.
Трансформация корабля в город завершается пафосным поднятием флага на башне, и снова крики радости, и снова пенится, и возбужденный гомон, и легкомысленная суета прибытия. Чуть в стороне топчутся, сбившись в неуверенную стайку, смущенные шахтеры и сортировщики, электрики, механики, наравне со своими директорами попавшие в сказку за ударный труд или выслугу лет.
Сразу три мумбаки прыгают вслед за улыбающейся Верой, имитируя ее движения, и Ром смотрит на несостоявшуюся подругу по-другому, сравнивая – и удивляясь себе. Вопреки логике и его собственным вкусам, безупречно беспечная и свежая, будто не было трех суток в дороге, девочка-археолог ровным счетом ничего не может противопоставить зрелой чувственности Финансов и Собственности. Вера еще иногда звонит, и как же сказать ей… Ведь оправдываться не в чем, а всё равно кошки на душе…
Стюарды с неимоверной скоростью расставляют столы прямо в густой траве, стремительно сервируется банкет; и вот уже все полупьяные и умиротворенные, и вечереет, и основное блюдо сменилось десертами; и «Посмотрите, какие здесь звезды!»; и «Эдуард Валерьянович, мне как-то неудобно за ваш стол…» – «Ну что вы, лапушка, здесь все на равных!»; и в креманках горит мороженое; и «Глупая мумбака, убери уже свою голову, ты помнешь мне платье!»; и «Роман Андреевич!» – «Да, Софья Игоревна?» – «Не передадите тирамису?»… И чуть соприкасаются пальцы, над озером расцветает десятицветный салют; и «Какая же нам везуха подвалила с тобой, дружище, ведь на все шахты пояса – только два приглашения!»; и «Тише, тише, Марат Карлович собирается говорить!»; и вдруг слышно только, как позевывают и гулькают толстолапые мумбаки и ветер шевелит траву; и Сын-Основатель неспешно идет от своего столика к микрофону.
– Друзья! Коллеги! Соратники! – усилители разносят проникновенный голос прочь – туда, в темноту, за пределы занятого людьми кусочка пространства.
Звезды горят ярче, чем на Земле, целыми гроздьями; и парусиновые тенты чуть хлопают складками; и немеет рука, сжимающая хрустальную ножку бокала; и «Кто бы мог подумать, что придется увидеть живьем этого великого человека…»
– По старой доброй традиции, придуманной еще моим отцом…
Да, Карла Алексеевича все помнят, особенно старики, поэтому утвердительно кивают ветераны службы охраны, контролеры качества, отставные пилоты… Гибель отца была ударом для всех, но Маратище оказался достойным преемником.
