Согласно плану, Блумквист будет писать большой основополагающий очерк, а Андрей — помогать ему со сбором материала и еще писать часть поясняющих, сопутствующих статей и портретов, и Эрика находила это многообещающим. Когда она, припарковав машину на улице Хёкенс, вошла в редакцию, Микаэль и Андрей оба сидели, как она и предполагала, глубоко погрузившись в сосредоточенные размышления. Блумквист, правда, периодически что-то бормотал себе под нос, и в его глазах Эрика увидела не только искрящуюся целеустремленность — она подметила в них еще какую-то истерзанность, что ее не удивило. Микаэль ужасно плохо спал. На него здорово наехали СМИ, и он побывал на допросе в полиции, где ему пришлось заниматься именно тем, в чем его обвиняла пресса, — скрывать правду, а этого Микаэль не любил.
Блумквист был до мозга костей законопослушным, примерным гражданином — в каком-то смысле. Но если кто и мог заставить его перейти границы дозволенного, то это Лисбет Саландер. Микаэль предпочел бы навлечь на себя бесчестие, чем предать ее хоть в чем-то, и поэтому, сидя в полиции, он отвечал: «Я вынужден сослаться на право источника на защиту», — и его это, естественно, тяготило и заставляло волноваться за последствия. Тем не менее он был прежде всего сосредоточен на материале и, в точности как она сама, гораздо больше беспокоился за Лисбет и мальчика, чем за их собственную ситуацию.
Немного понаблюдав за ним, Эрика подошла и спросила:
— Как идут дела?
— Что… да, хорошо. Как все прошло?
— Я застелила постели и положила в холодильник еду.
— Отлично. И никто из соседей тебя не заметил?
— Я не видела там ни души.
— Почему же они так тянут?
— Не знаю. И безумно волнуюсь.
— Будем надеяться, что они отдыхают у Лисбет.
— Будем надеяться… А тебе что удалось разузнать?
— Кое-что.
— Звучит обнадеживающе.
— Но…
— Да?
— Только вот…
— Что?
— Мне кажется, будто меня перебросили назад во времени или будто я приближаюсь к местам, где уже побывал.
— Это тебе, пожалуй, придется объяснить поподробнее, — сказала Эрика.
— Я должен… — Микаэль бросил взгляд на экран компьютера. — Мне надо покопать поглубже. Обсудим позже.
Она оставила его в покое и собралась ехать домой с тем, чтобы, разумеется, в любую секунду быть готовой к тому, что ее могут вызвать.
23 ноября
Ночь прошла спокойно, настораживающе спокойно, и в восемь часов утра Ян Бублански в задумчивости стоял перед своей группой в комнате для совещаний. Выгнав Ханса Фасте, он был в достаточной степени уверен в том, что опять может говорить свободно. Во всяком случае, здесь, с коллегами, Бубла чувствовал себя увереннее, чем за компьютером или с мобильным телефоном в руках.
— Вы все понимаете серьезность ситуации, — начал он. — Наружу просочились секретные сведения. Из-за этого погиб человек. Маленький мальчик пребывает в смертельной опасности. Несмотря на лихорадочные усилия, мы пока не знаем, как это получилось. Утечка могла произойти у нас или в СЭПО, или в центре «Óдин», или в окружении профессора Эдельмана, или через мать и ее жениха Лассе Вестмана. Мы ничего не знаем наверняка — и поэтому должны проявлять крайнюю осторожность, до сумасшествия.
— Еще мы могли подвергнуться хакерской атаке или прослушке. Похоже, мы имеем дело с преступниками, которые владеют новыми технологиями на совершенно ином уровне, чем мы привыкли, — дополнила Соня Мудиг.
— Именно, и это еще неприятнее, — поддержал ее Бублански. — Мы должны проявлять осторожность на всех уровнях, не говорить ничего важного по телефону, сколько бы наши начальники ни восхваляли нашу новую мобильную систему.
— Они хвалят ее, поскольку ее установка дорого обошлась, — заметил Йеркер Хольмберг.
— Возможно, нам следует подумать и над нашей собственной ролью, — продолжил Бублански. — Я только что говорил с молодым талантливым аналитиком из СЭПО — с Габриэллой Гране, если это имя вам знакомо. Она указала мне на то, что понятие лояльности не так однозначно для нас, полицейских, как можно подумать. У нас имеются разные виды лояльности. Существует очевидная — верность законам. Есть лояльность по отношению к общественности, а есть по отношению к коллегам, но существует также лояльность по отношению к начальству, а еще другой ее вид — по отношению к самим себе и нашей карьере; и иногда, как мы все знаем, эти разновидности сталкиваются друг с другом. Иногда человек защищает товарища по работе в ущерб лояльности по отношению к общественности, а иногда человек получает приказ свыше, как Ханс Фасте, и тогда этот вид лояльности сталкивается с тем, который ему следовало бы проявлять по отношению к нам. Но в дальнейшем, и я говорю это на полном серьезе, мне хотелось бы слышать только об одном виде лояльности — по отношению к самому расследованию. Мы должны поймать виновных и проследить за тем, чтобы больше никто не пал жертвой преступников. Согласны? Не играет никакой роли, позвонит ли нам сам премьер-министр или руководитель ЦРУ и заговорит о патриотизме и невероятном карьерном росте, — вы все равно не пророните ни звука. Согласны?
— Да, — в унисон ответили все.
— Отлично! Как вы все знаете, на Свеавэген в дело вмешался не кто-нибудь, а Лисбет Саландер, и мы прилагаем все усилия, чтобы определить ее местонахождение, — продолжил Бублански.
— И поэтому надо сообщить ее имя СМИ! — с некоторым возбуждением закричал Курт Свенссон. — Нам необходима помощь общественности.
— Я знаю, что на этот счет существуют разные мнения, и поэтому хочу снова обсудить данный вопрос. Для начала мне, наверное, нет необходимости подчеркивать, что с Саландер уже раньше очень плохо обошлись и мы, и СМИ.
— Сейчас это не имеет значения, — возразил Свенссон.
— Конечно, вполне возможно, что ее узнали еще какие-то люди на Свеавэген, и ее имя станет известно в любом случае, — и тогда вопрос снимается. Но прежде я хотел бы напомнить, что Лисбет Саландер спасла мальчику жизнь, и это заслуживает нашего уважения.
— Безусловно, — не отступался Курт Свенссон. — Но потом она его вроде как похитила.
— У нас скорее имеются сведения, что она хотела любой ценой спасти мальчика, — вставила Соня Мудиг. — У Лисбет Саландер весьма прискорбный опыт общения с властями. Все ее детство представляло собой одно сплошное насилие со стороны шведских органов опеки, и если она, как и мы, подозревает, что в полиции существует утечка информации, она добровольно с нами не свяжется, можете быть уверены.
