После такого ответа я разволновалась еще больше – не начались же у меня в самом-то деле слуховые галлюцинации!
– Вернемся и посмотрим! – приказала я, слегка заикаясь от неприятного предчувствия.
Бокша как ни в чем не бывало повернул назад. Я осторожно жалась за его спиной.
Он спокойно топал по прямому коридору к золоченой арке, а мне с каждым шагом становилось все тоскливее и тревожней. Когда долгожданная арка заблистала впереди, а за ней проглянул зал с ручейком, мой ужас был уже просто паническим.
– Бокша, там все нормально, ничего не обвалилось, мы увидели, проверили, пошли назад! – цепляясь за его руку, забормотала я.
И вдруг обнаружила, что не слышу мыслей моего анта. Это был очень опасный знак. До сих пор такое бывало только в зоне действия тетарта, активированного нубосом, – не дальше трех-четырех метров от него. Но здесь, на бог знает какой глубине?
Бокша послушно повернул обратно в коридор, не выразив никакого протеста. Он по-прежнему повиновался мне! Это как раз был хороший знак. Я сделала вывод о непричастности тетарта к моей внезапной телепатической глухоте.
Но теперь геометрически правильные линии коридора уже не казались мне столь успокаивающими. Мы плелись во мраке по его ровному полу, идущему чуть под уклон, пока не уперлись в стену. В тупик, раздваивающийся направо и налево на чер-нильно-темные отверстия боковых проходов.
Бокша вопросительно на меня взглянул.
– Сюда! – решительно показала я налево.
Пошли налево.
Два крутых поворота закончились дверью. Довольно необычной для этого подземелья дверью. Высокой, с большой, как в правительственных зданиях, матово отблескивающей металлической ручкой.
Разумеется, я потянула за эту ручку. Дверь и не подумала открываться.
Я потянула снова, приказав Бокше:
– Помоги!
Но и наши совместные усилия не дали результата.
Когда я осмотрела дверь чуть внимательнее, то поняла почему.
Это была имитация двери, вырубленная в скальном граните. Ни щелочки, ни зазора – одна насмешка. У ее создателя было сомнительное чувство юмора.
Пришлось поворачивать обратно и идти уже правым ходом.
Здесь все оказалось гораздо легче. Коридорчик хоть и был узким, невысоким, петлистым, но вел вверх.
– Бокша, победа! – крикнула я, выходя на солнечный свет.
Свет был оранжево-желтый. Лучи косо падали на гладь Киршаговой пустохляби, безмолвно лежащей у самых наших ног. – А ведь это уже закат! – с удивлением констатировала я. И добавила от полноты чувств: – Ничего себе! А как же обед?
Я-то думала, что плутали мы минут сорок. Ну час. Но не весь же день!
Бокша отсутствием обеда тоже был удивлен, и я с радостью поняла, что вновь без всяких помех читаю его мысли.
– Ну давай хоть на ужин попытаемся успеть, – предложила я, карабкаясь на склон к подножию кремля, выходящего сюда одним из заброшенных хозяйственных дворов.
– Надо бы сюда еще вернуться. В первый раз вижу, чтобы скальные лабиринты Киршагского кремля выходили не во внутренние помещения, а наружу, – поделилась я своим наблюдением.
То ли от восхищения моей наблюдательностью, то ли из-за усталости, накатившей в связи с пропущенным обедом, мой ант выронил из руки погашенный факел. Который тут же резво покатился вниз, в пустохлябь.
Факела хозяйственному Бокше было жалко, он кинулся вдогонку и догнал беглеца у самой песчаной границы. Поднял, повернул обратно – и его удивление, эхом отдавшееся в моей голове, заставило остановиться и оглянуться.
– Что стряслось? – поинтересовалась я сверху.
– Княгиня, – расстроенно сообщил ант. – Ход, которым мы вышли, пропал.
– Как это? – не поверила я, хотя отлично видела глазами Бокши пустой склон и саму себя почти на самом верху этого склона. – Ты, наверно, не туда смотришь!
Пришлось вернуться.
Мы смотрели уже вдвоем. Потом лазили, осторожно ступая, чтоб не сверзнуться в пустохлябь, вдоль склона – и вправо, и влево. Ничего! Никакой дырки или хотя бы намека на нее!
– Чудеса! – подвела я итог. – Что ж, пошли ужинать…
* * *
– Княгиня! – встретил меня запыхавшийся Никодим. – Мы вас везде ищем! Там, в часовне… Мы вас искали на обед, заглянули туда, в часовню, а там…
Я его уже не слушала – мчалась в часовню. Неужто сбудется? Князь Михаил поднимется живой, здоровый, и мы… Дальше фантазия отказывалась работать нормально и подсовывала мне видения совершенно неподобающие высокому званию княгини.
Часовня была полна княжеских дружинников. Все стояли на коленях, преклонив голову, как на молитве.
Боже! А что если все наоборот – Михаил умер?!
Немилосердно расталкивая коленопреклоненных, я ринулась к нубосу князя.
«Пылающий нубос» целиком и полностью оправдывал свое название. Разноцветные сполохи безостановочно сновали по его поверхности, будто прирученное северное сияние. Внутреннее пространство, толстой шубой обволакивающее княжескую фигуру, опалесцировало солнечно-белым облачком. Я протянула к Михаилу руку – и тут же отдернула ее. От кокона шел нестерпимый жар, заставляющий вспомнить печальный опыт девочки Меланьи и еще более печальный – ее отца.
– Давно так? – шепотом спросила я полковника Аникан-дра, замершего со склоненной головой ближе всех от князя.
– Так – совсем недавно, – тоже шепотом ответил он. – Раньше был только туман внутри нубоса. Похоже, процесс идет по нарастающей.
– А… – начала я, но тут же забыла все, что хотела сказать: тонкий звук оборвавшейся струны заставил всех вздрогнуть и поднять головы.
У князя внешних изменений не наблюдалось, но прозвучал еще один звуковой укол, затем еще, потом они посыпались мелким весенним дождем, слились в звенящий частокол звуков, перешли в паровозное шипение, свист – и в тишину.
Нубос исчез. Князь лежал неподвижно – беззащитный и неприкаянный.
Я протянула руку и свободно дотронулась до его щеки. Кожа у него была теплая и чуть колючая от легкой щетины – менее чем однодневной.
– Княгиня, – ласково сказал Михаил, не открывая глаз. – Мне снился чудный сон. Вы меня обнимали, пеленали как ребенка, заботились, как о маленьком…
Он открыл глаза и весело взглянул на меня:
– Как хотелось бы, чтоб это был не сон!
– Это и был не сон, – сообщила я, беря теплую ладонь Михаила в свои руки.
Мои слезинки упали ему на грудь, вызвав недоумение.
– Что с вами, княгиня? О чем вы плачете?
– Об объятиях, которые остались в лесу, – сквозь непрошеные слезы засмеялась я.
– Но объятия можно возобновить в любое время, – довел до моего сведения Михаил, приподнимаясь на локте. И вдруг с удивлением оглянулся: – Где это мы?
