Так и история Иосифа Прекрасного началась с аналогичного эпизода! А потом-то как развернулась! Хищные коровы из реки полезли! Во сне! В смысле: во сне фараона.
Может, мы какие-то неправильные? Что, хоть в сказках — своих не продаём?
* * *
Пришлось вступиться за «переговорщицу». Когда из соседнего «куда» стали пускать стрелы и кидать копья и камни во двор к Русаве. Наконец, ворота открылись и оттуда начали выходить люди. Женщины с детьми, с узлами. Тянущие коров и навьюченных лошадей.
Мои ребятки быстренько заскочили во двор. Стоило моим стрелкам появиться на частоколе со стороны соседнего двора, как и те открыли ворота. За полчаса непрерывного воя, плача и причитания всё население селения его покинуло. «Рой» — вылетел.
Две сотни душ, барахло, скот были направлены «за угол» — в устье близлежащего оврага.
— Ты обещал, что мы уйдём свободно! Почему нас сюда загнали?
— Русава, обещания были взаимными. Я свои исполню. Но мы договорились, что ваше имущество переходит ко мне. Прикажи своим людям раздеться.
— К-как?!
— Совсем. Догола.
— Не-ет!
Какой-то малолетний герой в толпе выдёргивает из-под полы топор, кидается на меня. И умирает, встретившись лбом с топором Сухана. Истеричная дура облезлого вида истошно орёт, гоня на реденькую цепочку моих людей стадо коров и лошадей. И умирает, получив стрелу прямо в распахнутый рот.
Воины расступаются, пропуская взбудораженных животных, и снова смыкаются перед людской толпой. Две женщины, старикан и несколько подростков падают, разрубленные точными ударами клинков. Толпа, получив по лицам очереди разлетающихся от ударов капелек крови своих односельчан, отшатывается, останавливается. А сверху, со склона оврага точно выбивает стрелами зачинщиков Любим.
— Ты! Ты обманул нас!
— Нет. Это вы — обманули. Вы согласились уйти мирно. Это — мирно?!
Трупы зарубленных туземцев. Одного из моих ребят всё-таки зацепили топором по ноге. У второго в боку, в поддетой под кафтан кольчуге, торчит ножик. Метнули. И метатель — сопляк, и нож — дрянь. Но кованные паровичком панцири — ребятам надо срочно сделать.
— Успокой людей, прикажи им раздеться. Начни с себя. И распусти волосы.
— К-как… прямо… здесь?
— Да.
«Утки», как у вас со стриптизом? — Ни столба, ни музычки. Значит, инновируем явление в упрощённом варианте.
Она неуверенно поднимает руки к горлу, развязывает завязки своего праздничного красного колпака. Медленно стаскивает его. Богатые у неё волосы. Красивая женщина. Возраст, конечно, виден, но…
Колпак падает к её ногам. Потом туда же валятся снимаемые украшения. Дальше — легче. Хотя, как и положено при эвакуации, они все нагрузились. «Документы, деньги, ценные вещи…».
* * *
В кучу летят серьги с подвесками из дирхемов, браслеты, кольца, перстни, бисерный пояс с короткими красными кистями — сэлге пулогай, сам набедренник — пулай. Весь вышит раковинами каури, медными блямбами, цепочками, бисером… Вполне определяет её родовую принадлежность и состоятельность. Тут сразу: и — «документы», и — «ценные вещи».
Сюлгам пошёл. Это фигурная застёжка, которой закалывают ворот рубахи. Оттуда же, в смысле: с груди — бусы тремя разными нитками, гайтан из серебряных монет, нагрудник. Намордников, типа никаба, здесь не носят, а в остальном просто: девка — в рубахе, баба — в переднике, дама — в нагруднике. Хотя бывают в комплекте и назадники.
Вышит бисером. Плотненько. Аж колом стоит. К нему сетка из мелких разноцветных бусин, шерстяных кисточек, птичьих пёрышек и серебряных монет. Более крупные — ближе к шее.
О, три дирхема из Тохаристана, миллиметров по 45 диаметром. Здоровые блямбы.
Во, до понара добрались. До верхнего. Довольно плотное полотно, туника без воротника. Ещё один пояс, шерстяной, плетёный с кисточками. А вот это уже проглядывают русские корни — срачица. Она же — сорочка. Снимай-снимай. Я же сказал — всё.
Факеншит! Это ж ещё не всё! Сапоги! Кожаные, с острыми носами, верх обшит красным сафьяном. Ну, и конечно, повилы. Разматывай-разматывай. Свои… трёхметровые.
Всё? Уф… Аж вспотел глядючи. Здешних женщин значительно легче трахнуть, чем раздеть. Значительно.
«Женский костюм подчёркивал здоровье, силу и выносливость. Индивидуальные особенности каждой фигуры нивелировались и подгонялись под устоявшиеся представления о красоте».
Да уж. «Тянет как лошадь» — задушевный комплимент женщине. А «блины» от штанги на шею навешивать не пробовали? Или, к примеру, мельничные жернова? Чтобы подчеркнуть «силу и выносливость».
«Нивелирование»… В смысле — «все бабы одинаковы»? А вот так, если всё снять, без «подгонки под устоявшиеся» — ничего. Смотреть приятно. На мой, совершенно «нелюдский», взгляд.
— Повернись-ка.
Русава будто очнулась. Взгляд заметался по сторонам, она попыталась прикрыться руками. Потом, вспомнив, выдернула из волос штуки четыре костяных изукрашенных гребня и бросила их в кучу тряпья у ног. Волосы рухнули водопадом, закрывая её до колен.
Как девочка. Молодая красивая женщина. Нафига она все эти мешки пыльные с перьями и блёстками напяливает? Прям не мордва, а цыганский табор. Ах, да — «устоявшиеся представления о красоте».
Полон молчал, заворожено глядя на обнажение своей предводительницы. Кто-то из моих начал, было, выражать и громко делиться… Но быстро затих под моим взглядом.
— Скажи остальным сделать так же. И — детей. Быстро. А то — замёрзнете.
Снова — детский плач, визги и ругань женщин. Голые люди, жмущиеся в кучу, собираются под склоном оврага, пытаются закрыться друг другом от холодного воздуха, от наших взглядов.
— Положи руки на темечко.
Русава непонимающе смотрит на меня. Потом исполняет команду. Чуть отвожу её волосы в сторону. Красивые груди. Чуть отвисшие, тяжёлые, с крупными сосками.
— Ах!
Я взял её сосок пальцами и чуть прижал. Она немедленно отшатнулась, оттолкнула, прикрыла грудь руками. Потом, под моим взглядом, снова вернула ладони на голову. И чуть шагнула, пригнулась, ткнулась соском в мою руку.
— В-воевода. Я… я тебя… ублажу. Жарко. Сладко. Как захочешь. Только отпусти людей.
Люди жадно, открыв рты — смотрят. Как чужак лапает их предводительницу. Основная эмоция — страх. С примесью стыда. И жгучего «интереса подглядывателя». Они все всё такое много раз видели и слышали: в «кудо» невозможно спрятаться от сородичей.
* * *
«Жертвами насилия рискуют стать дети, психологические границы которых в семье не соблюдаются: ребенка чуть ли не до школьного возраста моют родители, он спит в постели с мамой и папой, родители залезают в его портфель, на его полки. Мама, папа, бабушка и дедушка имеют полное право вторгнуться в любое пространство ребенка. Получается, что у малыша нет „я“. Чтобы ребенок в нужный момент мог сказать „нет“, надо, чтобы он в первую очередь умел говорить „нет“ маме и папе».
