На телеграмму с вызовом в редакцию, отправленную Федорову “до востребования” в первый же день редакционной паники, не последовало даже звонка (а в телеграмме были на всякий случай указаны все мои телефоны).
Изучая не прошедшие в печать информации Федорова, я с удовольствием констатировал, что две из них остановил я сам — пресек, в частности, появление заметки об огромных урожаях пшеницы, что якобы собирали в древнеримских поместьях. Одна заметка была задержана рецензентом, объявившим сомнительным открытие в Индокитае цивилизации, возникшей раньше, чем древнеегипетская. Но — уже стояли в печатающемся сейчас номере рассказы о путешествиях аборигенов Японии в древнюю Мексику, о древних полинезийцах в Южной Америке.
Прокурор не дал санкцию на раскрытие тайны вклада — уже по той простой причине, что я не собирался к нему обращаться. Делом моей чести было — в лучших традициях детективной литературы — самому найти коварного мистификатора. И я стал вкладчиком сберкассы № 7611/68, а в этой сберкассе был удивительно милый оператор. Раечка. Я принимаю на себя всю ответственность за то обстоятельство, что тайна вклада по счету № 55306, принадлежавшему Федорову Михаилу Евграфовичу, оказалась нарушена.
Увы. Раечка не помнила, чтобы владелец сберкнижки появлялся у ее окошка, а согласно распоряжению вкладчика все поступления на его счет должны были немедленно переправляться на расчетный счет детского сада “Солнышко” Черемушкинского района.
— Что же вы будете теперь делать? — растерянно спросила Раечка.
Я грустно пожал плечами, глядя, как в зеркало, в ее встревоженное личико.
— Не знаю. Понимаешь, он ведь мог воспользоваться любым вымышленным именем. Паспорта вы здесь не спрашиваете, так? Или вообще послать к вам вместо себя брата, товарища, двоюродного дедушку. Обратиться в милицию? Но станет ли она искать по такому поводу пишущую машинку, на которой напечатаны статьи? Ох, вряд ли! — Я представил себе весь размах работы, которую пришлось бы произвести, и содрогнулся. — Да и не стану я позориться еще и перед милицией. Хватит с меня коллег. Ты представь себе, даже район, где этот тип живет или работает, не установишь. Я нашел конверты, посмотрел штампы почтовых отделений. Все были посланы с разных концов Москвы, а три — даже из области. Частный сыск тут бессилен.
— А если все-таки в милицию! — пылко сказала Раечка.
— Ты скажешь! А тайна вклада? Теперь это бы значило подвести тебя. И потом — я уже взялся за гуж.
Прежде всего я решил выяснить, обращался ли “вкладчик” со своими материалами в другие журналы. Что ж, у меня нашлось достаточно друзей в московских редакциях, и через неделю я знал, что наш орган печати был единственным его избранником. Среди авторов других изданий Федоров Михаил Евграфович не числился. Почему тот, кто скрывался за этим именем, обратился именно к нам? Решил, что мы более легковерны? Вряд ли. По части лжесенсаций мы до сих пор были далеко не впереди остальных журналов. Лжефедоров мистифицировал именно нас по какой-то другой причине.
За что? Когда-то мы его обидели? Мы? Кто-то из нас. Что же, начну с себя. Кого я обижал?
Я сел поудобнее в кресле, зажмурился, стал вспоминать. Старик, пришедший с гипотезой о происхождении человечества с Луны. Надменный юнец, изобретатель новой игры — комбинации шашек и волейбола. Девушка, попытавшаяся объяснить значение королевы в шахматах наследием матриархата, царившего когда-то в Индии (пришлось объяснить ей, что в древнеиндийских шахматах ферзь ходил всего на одну клетку, а дальнобойным стал в XVI веке, да к тому же лишь в Европе). Девушку я сначала отбросил — вкладчиком ведь было лицо мужского пола, но потом заколебался. У нее мог найтись брат, муж, друг, наконец, чьей помощью она воспользовалась.
А сколько раз приходилось возвращать авторам вполне добротные статьи за то лишь обстоятельство, что они получились скучными. Или показались скучными — мне, ответственному секретарю, заместителю главного редактора, главному редактору… Словом, пусть тот редактор, на которого никогда и никто не обижался, первый кинет в меня камень.
Вспоминать бесполезно! Попробую-ка извлечь максимум информации из фактов. А факты — только рукописи.
Я разложил их — четырнадцать рукописей Федорова М. Е. — перед собой на столе и стал читать заново, пытаясь представить себе автора.
Потом откинулся в кресле и суммировал впечатления.
Ну, автор, бесспорно, — эрудит. Затронул столько разных тем и с таким успехом (увы, успехом у меня; но ведь и у рецензентов тоже!). Но лучше всего он, пожалуй, знает историю. Восемь из присланных им материалов связаны с историей (скифы, японцы в Мексике и прочее), еще в двух есть, кроме выдумок, ссылки на отнюдь не общеизвестные, но вполне объективные исторические факты. Значит, в порядке рабочей гипотезы, примем нашего незнакомца за историка. Это уже сузит выбор из числа подозреваемых…
Дальше. Письма были посланы из самых разных мест Москвы. Но не только. Три конверта, судя по штампам, прошли через почтовые отделения Калининграда (Московской области), Фирсановки и Барвихи (тоже Московской области). Одно письмо было опущено в Зеленограде. Это сейчас район Москвы, только я однажды ездил туда в гости и вернулся с убеждением, что столица уж как-то чересчур разрослась. Естественно предположить, что незнакомец специально посылал свои статьи из разных мест, — чтобы его труднее было найти. Но если так, он явно перебарщивал. Слишком уж разные были места. Мой таинственный враг, бесспорно, умница, и не стал бы тратить зря столько сил. Его вполне устроил бы один почтовый ящик где-нибудь в центре Москвы, куда ему удобно заехать при случае. Другое дело, если он много ездит и не связан с общественным транспортом. У автора статей своя машина! Или он шофер?
А если?.. Сгорая от стыда, я поднес последнюю по времени поступления рукопись вместе с конвертом к носу. Ей-богу, пахнет бензином. Чуть-чуть, но вполне ощутимо. Проверил на сотрудниках. Они со мной согласились. Однако я ведь уже принял, что это историк. Историк с автомобилем? Чтобы купить машину, он должен быть профессором, а какой профессор займется такими мистификациями, не жалея времени, сил и денег? Ладно, отложим решение этого вопроса. Что еще можно извлечь из писем? Ну известно, стиль.
Какой же у него стиль? Во всяком случае — не профессорский. Несколько восторженный, пожалуй. “Федоров” не столько удивляется очередному научному чуду, сколько восхищается им. Иногда буквально взахлеб. Так… С орфографией неплохо, но есть две повторяющиеся ошибки, особенно странные на общем вполне грамотном фоне. Слово “серьезно” пишет через “о” — серьозно. Слово “ясно” — через “т” — ястно. Минутку, минутку, где я еще встречал эти ошибки?
