- Я не голоден, - отвечает тот, - но очень нервничаю.
- Не поддавайся на провокации, все будет отлично.
- А вот мне все время кажется, что вот-вот может начаться перестрелка. Из-за этого у меня пропал аппетит.
- А жаль, тогда у тебя из под носа уплывут самые лучшие кролики, которых когда-либо приготавливали на Оса.
- Не подашь же ты Барбарохе его собственных кроликов?
- А почему бы и нет? Раз он их так любит, пускай помилуется ними в последний раз.
В это время в нашей большой столовой обе группы уселись за столом друг против друга: каждый быстро запихивает куски в рот, глядя исподлобья на сидящего напротив, после чего все возвращаются на свои места.
Около одиннадцати часов вечера мы приходим к соглашению, говоря другими словами, адвокат уступает: мы покупаем землю за двести тысяч колонов, которые должны будем выплатить в несколько приемов.
Поскольку никаких документов компании пока что нет, земля покупается на имя Германа Вайнберга. Мне это никак не нравится, но другого выхода нет.
Барбароха доволен и испытывает облегчение, это была его последняя попытка и он не ожидал такого отличного результата: ему уже казалось, что потерял все.
На дворе уже ночь, посему предлагаю адвокату, который уже не пыжится и ведет себя вполне нормально, переночевать здесь. Но тот отказывается, сначала под предлогом кучи работы, но в конце концов сообщает мне истинную причину:
- Понимаешь, - говорит он, глядя в сторону, - узнав о твоей репутации, мне нужно было подстраховаться. Я предупредил свою семью и приятелей, что если не вернусь до вечера, они должны будут вызвать полицию и прийти за мной сюда. Не сердись и не считай, что это я со зла, но мне же не было известно, как тут все на самом деле, а Барбароха выглядел таким перепуганным. Все боятся приблизиться к Кебрада дель Франсез.
И он уходит, окруженный своим эскортом и дружками Барбарохи, к страшному разочарованию моих работников, которые уже были готовы начать битву по всем правилам. Барбароха отправляется спать к себе в сарай, под единственную крышу, которая у него еще осталась. Два мусора собираются составить ему компанию, поэтому предлагаю им переночевать на ранчо.
- Спасибо, Дон Хуан Карлос, но мы обязаны сопровождать сеньора Герардо.
Один из них проходит пару метров, затем оборачивается и признается:
- Не то, чтобы я отказывал в твоем гостеприимстве, но должен охранять Барбароху. Он нам за это заплатил.
Да, этот теленок сосет любую матку.
* * *
Утром Барбароха пытается собрать останки своего имущества. Осталось мало чего: все поросята, всего семнадцать штук, были забиты, все кролики и куры тоже очутились в кастрюле. Спаслись только те животные, которых спасло их шестое чувство, и которые выбрали свободную жизнь в банановой роще. Осталась одна только дойная корова; Рыжебородый привязывает ее к своей лошади, после чего отправляется искать остальных животных. Оба полицейских остается ждать его возле барахла, и я подхожу, чтобы поболтать с ними. Во время этого разговора приглядываюсь к корове; у нее симпатичная морда, и я думаю о тех муках, которые ее ожидают, о долгом и трудном спуске в Ванегас. Проявляю к ней жалость и без всякого предупреждения всаживаю ей пулю меж рогов: корова вздрагивает и рушится на землю. Оба мусора вначале ошарашено уставились на меня, а затем начинают хохотать. Делаю знак своим работникам:
- Быстренько порубите.
Пять мужичков с усмешками от уха до уха бросаются на несчастную корову с мачете и в несколько минут обдирают с нее шкуру. В этот момент из банановой рощи появляется Барбароха, держа в руках петуха. То, что он видит, приводит его в шоковое состояние: на конце веревки, свисающей с седла его лошади, уже ничего нет, а пятеро головорезов издевается над его коровой, его чудной дойной коровушкой; они рубят ее своими мачете, раздирают руками, окровавленными по локоть - один тащит за хвост, другой за ногу - и все это среди веселых окриков и шуточек. Для него это воистину тяжкий удар, видеть в таком состоянии корову, уже многие годы ежедневно дававшую ему молоко, которую сейчас рубят на куски эти кровожадные безумцы. Он обращается к полицейским, у которых вновь серьезные мины, и просит у них помощи. Подходит Виллануэва, я вижу, что он с трудом удерживает серьезное выражение лица. Он ложит Барбарохе руку на плечо и начинает торжественно:
- Дон Герардо...
После чего не может сдержать хохота, тот сам вырывается наружу. Хватаясь за живот от смеха, лейтенант пытается пробормотать какие-то слова извинения, но уже поздно. Хохот лишь усиливается, а Чиче в это время тихонько подходит и привязывает коровью голову к хвосту лошади Барбарохи. Тот, совершенно потерянный, защищает своего последнего куренка, сжимая его в объятиях, садится на лошадь и уезжает, хотя я приглашаю его остаться на обед. Оба полицейских, все еще подхохатывая, идут за ним. Я гляжу на то, как они удаляются, и думаю: Рыжебородый убрался вовремя, иначе мы бы слопали его лошадь на ужин.
* * *
Hа следующий день все мы отправляемся к реке, чтобы испробовать чудо-машину. Мне и самому интересно поглядеть, как действует эта железяка. Хотя я все еще настроен скептически, ее возможности, описанные механиком, кажутся мне просто волшебными, а поскольку сам я с механизмами не в ладах, то склонен, скорее, поверить технику: а если окажется, что эта штука еще и работает, то можно будет проводить работы в три смены.
Когда мы добираемся до речки, Герман толкает речь:
- Друзья, с нынешнего дня кончаем с работой вручную. Я привез к вам прогресс. Благодаря разработанной Хозе и единственной в своем роде вот этой машине, ваша работа будет теперь облегчена и намного.
Он весь возбужден и вырисовывает мне громадные перспективы, которые видит после введения этого изобретения в серию. Рабочие с энтузиазмом, сопровождаемым смехом и криками, сносят машину вниз. Дело идет нелегко, потому что устройство никак не приспособлено к такой местности.
Все с интересом приглядываются, как Хозе заводит свою машину. Толстенная труба с одной стороны должна засасывать воду и гравий, чтобы закидывать его в каноа, а две трубы потоньше заканчиваются спрысками, через которые вода должна выходить под давлением, чтобы ломать породу. Hа первый взгляд, все это придумано остроумно. Hо, после почти что двухчасовых стараний, машина высосала почти что всю воду из ямины, забросив в каноа два-три камушка; что же касается двух жалких струек, вытекающих из спрысков, то не вижу, для чего они могут пригодиться, разве что уши мыть.
Герман и Хозе, все в поту, крутятся, сопровождаемые шуточками мужичков, которые давным-давно утратили всяческие иллюзии. Да, машинка эта и вправду единственная в своем роде! Какие же кретины эти все золотоискатели-любители!
