– Черт меня побери, - пробормотал другой сотрудник научного сектора.
Моррис не нашел в этих словах ничего утешительного. Его мучило чувство, которе он уже несколько раз испытывал с тех пор, как начал работать в НПИО. Ему казалось, что все совершается чересчур быстро, без соблюдения достаточной осторожности, и в один прекрасный день события могут внезапно и без предупреждения вырваться из-под контроля.
6
В шесть часов вечера Роджер Макферсон, глава нейропсихиатрического исследовательского отделения, поднялся на седьмой этаж взглянуть на своего пациента. Во всяком случае, так ему виделся Бенсон - его пациент. Собственническое чувство, но вполне законное. Ведь без Макферсона не было бы НПИО, а без НПИО не было бы операции, не было бы Бенсона. Вот как ему представлялось все это.
В палате № 710, залитой красноватыми лучами заходящего солнца, стояла тишина. Бенсон, казалось, спал, но, когда Макферсон закрыл за собой дверь, он открыл глаза.
– Как вы себя чувствуете? - спросил Макферсон, подходя к кровати. Бенсон улыбнулся.
– Все меня об этом спрашивают, - сказал он.
– Что ж, это вполне естественный вопрос. - Макферсон улыбнулся ему в ответ.
– Я чувствую себя усталым и только. Очень усталым. Иногда мне кажется, что я - бомба с часовым механизмом, а вы все гадаете, когда я взорвусь.
– Вот о чем вы думаете? - спросил Макферсон.
– Тик-так, - сказал Бенсон и закрыл глаза. - Тик-так.
Макферсон нахмурился. Он привык к механическим уподоблениям Бенсона - в конце концов тот был одержим мыслью, что люди - те же машины. Но так скоро после операции…
– Вы испытываете какую-нибудь боль?
– Нет. Только ноет за ушами, как будто я падал.
Макферсон знал, что это болела просверленная кость.
– Падали?
– Я - падший человек, - сказал Бенсон. - Я поддался.
– Чему?
– Процессу превращения в машину. - Он открыл глаза и снова улыбнулся. - Или в бомбу с часовым механизмом.
– Вас тревожат запахи? Какие-нибудь странные ощущения? Макферсон посмотрел на экран ЭЭГ над головой Бенсона. Альфа-ритм был нормальный, никаких признаков судорожной активности.
– Нет. Никаких ощущений у меня нет.
– Но вы чувствуете, что можете взорваться? - Макферсон подумал, что эти вопросы, собственно, должна была бы задавать Дженет Росс.
– Примерно, - сказал Бенсон. - В грядущей войне все мы можем взорваться.
– Что вы имеете в виду?
– Вы как будто рассердились, - сказал Бенсон.
– Нет, я просто озадачен. О какой грядущей войне вы говорите?
– О войне между людьми и машинами. Видите ли, человеческий мозг устарел.
Это было что-то новое. Прежде Макферсон ничего подобного от Бенсона не слышал. Он взглянул на Бенсона, на его забинтованные плечи и голову. Из-за бинтов его голова и верхняя часть туловища казались непропорционально большими.
– Да, - говорил Бенсон. - Человеческий мозг исчерпал свои возможности. Он истощился, а потому создал следующее поколение разумных организмов. Они… Почему я так сильно устал? Он снова закрыл глаза.
– Послеоперационное утомление.
– После в сущности несложной операции, - сказал Бенсон и улыбнулся с закрытыми глазами. Мгновение спустя он захрапел.
Макферсон постоял у кровати, а потом обернулся к окну и посмотрел на солнце, которое медленно опускалось в Тихий океан. У Бенсона была отличная палата: из ее окна между высокими домами Санта-Моники виднелась полоска океана. Прошло несколько минут, Бенсон больше не просыпался. Постояв еще немного, Макферсон вышел из палаты и направился к кабинке дежурной сестры, чтобы сделать запись в истории болезни.
"Больной в сознании, хорошо реагирует, ориентируется в обстановке. - Написав это, Макферсон остановился. Он, в сущности, не мог утверждать, что Бенсон действительно отдает себе отчет, где он находится и с кем говорит. Ведь специально он этого не проверял, однако говорил Бенсон логично, на вопросы отвечал, и Макферсон удовлетворился этим. - Мышление ясное, последовательное, но сохраняются навязчивые идеи предоперационного периода. Пока еще трудно судить, но, по-видимому, справедливо предположение о том, что операция не окажет воздействия на его психическое состояние между припадками".
Он подписал: "Роджер Макферсон, доктор медицины", перечитал сделанную запись, закрыл карту и поставил ее на полку. Хорошо написано: кратко, четко, без ненужных предположений. Ведь история болезни - все-таки официальный документ, и ее могут затребовать в суд. Макферсон не думал, что история болезни Бенсона может оказаться в судебном деле, но осторожность никогда не бывает лишней. Он твердо верил в необходимость соблюдения всех формальностей и считал, что его обязанности заключаются именно в этом.
Руководителю любой научно-исследовательской лаборатории приходится выполнять определенные политические функции. Можно это отрицать, можно внутренне протестовать, но факт остается фактом: это составляет неотъемлемую часть обязанностей любого руководителя.
Тебе необходимо обеспечить, чтобы все сотрудники твоей лаборатории ладили друг с другом в своей работе. И чем больше у тебя в лаборатории примадонн, тем труднее твои функции как политика.
Тебе приходится изыскивать финансовые средства для своей лаборатории, а уж это чистейшая политика. Особенно если сфера исследований лежит в столь щекотливой области, как у НПИО. И для получения дотаций Макферсон давно выработал "принцип пероксидазы хрена". Он был очень прост: прося денег, вы заявляете, что эти деньги будут истрачены на поиски фермента пероксидазы хрена, который позволит разработать новый надежный способ излечения рака. Под такой проект ничего не стоило получить шестьдесят тысяч долларов, тогда как на исследования в области контролирования мозга вам не дали бы и шестидесяти центов.
Макферсон посмотрел на длинный ряд историй болезни, на длинный ряд незнакомых фамилий, среди которых "БЕНСОН Г. Ф., 710" полностью терялась. В определенном смысле, подумал он, Бенсон прав - он действительно живая бомба с часовым механизмом. Человек, подвергшийся операции, которая обеспечила контроль над деятельностью его мозга, неизбежно должен вызвать предубеждение у широкой публики. "Контроль над сердцем" при помощи водителя ритма сердца был сочтен изумительным изобретением, "контроль над почками" с помощью лекарственных препаратов вызвал только восторги, но контроль над деятельностью мозга - это нечто зловещее, залог катастрофы, пусть даже в принципе он и вполне аналогичен контролю над деятельностью других органов человеческого тела. Даже методика почти та же: атомная батарейка, которой они пользовались, была разработана первоначально для стимулирования работы сердца.
