Я помалкивал, сказать нечего, Колю не переделать. Незаметно для него мысленно послал сигнал Михаилу, он в последнее время наблюдает и за Колей, поддерживает его здоровье как может, передал все, что выяснил, поднялся.
– Извини, не могу пока что вступить в доблестную армию скифов.
– Почему? – спросил Коля с детской обидой.
– У меня свои войны, – объяснил я.
– За кого воюешь? – оживился Коля. – Нет, не говори, давай угадаю!.. За жидаев?.. или за эльфов?.. Нет, ты же технарь… наверное, за племя терминаторов?
– Угадал, – согласился я. – И собираюсь уничтожить этот мир.
Через два месяца Михаил сообщил, что, когда пытались вытащить Колю из очередного инфаркта, у него вообще отказало все, что только могло отказать: почки, печень, легкие, иммунная и ферментная системы, спинной мозг. Врачи сражались за его жизнь, как могли, но, увы, медицина могуча, как никогда, но все еще не всемогуща.
Колю кремировали на следующий день. Печально, что на похороны смогли явиться только Светлана и Михаил. Остальные из нашей компании ушли из жизни как-то незаметно… Коля прожил в свое удовольствие всю жизнь, то есть так, что не оставил даже потомства. И лишь двое стариков приняли урну с его прахом и развеяли на берегу реки.
Скоро стукнет восемьдесят один, и хотя я все еще держусь, ежедневно являюсь на работу и провожу несколько часов за расчетами и просмотром новостей в области высоких технологий, но к концу дня наваливается такая жуткая усталость, что темнеет в глазах, в ушах звон, пальцы начинают вздрагивать. Начало всерьез побаливать сердце, печень сдает, одна из почек практически сдохла, а другая работает в треть мощностей, надо бы заменить снова.
Увы, обещанного «лекарства от смерти» так и не создано, а средства частичного омоложения очень громоздки и баснословно дороги. Пока что их могут позволить себе только кинозвезды и олигархи, из-за чего в обществе начались разговоры, что не все в порядке в мироустройстве, если самыми ценными оказываются шоумены, а не ученые, благодаря трудам которых шоумены и сколотили такие состояния.
Разговоры нарастали, в сенаты и конгрессы выдвигались даже законопроекты, но все как-то угасало в процессе обсуждений на уровне комиссий: слишком все похоже на «отнять и поделить», никто не любит, когда государство начинает вмешиваться в жизнь общества. Я следил внимательно, себя причисляю хоть и к технарям, но все-таки к тем, кто продвигает новые технологии, а не рассказывает с эстрады анекдоты.
Позвонил Холдеманн, глава концерна, поздравил с успешным внедрением нанотехнологий в строительство мостов и перекрытий больших пространств. Я ответил скромно, что это наша работа, с которой, к счастью, справляемся.
– Жду вас сегодня к семи, – сказал он дружеским тоном. – Надеюсь, отыщете в своем насыщенном календаре дырочку для визита.
– Да, господин Холдеманн, – ответил я почтительно. – Буду ровно в семь.
– Вот и прекрасно, – сказал он. – Есть пара слов, которые хотел бы сказать лично.
Связь оборвалась, но перед моими глазами все еще стояло его суровое беспощадное лицо. Нашу империю основал Уховертов Владимир Владимирович, потом во владение вступил его старший сын Сергей Владимирович, он возглавлял семнадцать лет, затем разрастающуюся компанию перекупил холдинг Холдеманнов, во главе сменилось уже четверо, и вот пятый, прекрасный финансист и вообще финансовый гений, сумевший стоимость компании с восьми триллионов поднять до девятнадцати.
Немногие могли похвастать, что видели его в реале. Тем более общались. Я выехал заблаговременно, по дороге вспоминал все, что знаю о главе трансконтинентальной корпорации. Холдеманн, хоть уже пятый из семьи на верховном посту, но и он так безумно стар, что помнит Майкла Джексона еще негром, а Мохаммеда Али называет Кассиусом Клеем.
Из наших активно работающих долгожителей могу назвать разве что Полунина, в его времена «Плейбой» считался крутым порнушным журналом, АББА – лучшим ансамблем Европы, а Boney M – Америки. Для него лучший футболист по-прежнему Олег Блохин, он до сих пор удивляется круглосуточному телевидению и двенадцати каналам, спрашивает фанту, тархун и байкал, а на пепси смотрит с подозрением, ведь ее разрешил только Хрущев, кока-кола так и вовсе пришла только с контрреволюцией, а пультом для телевизора в его время служили плоскогубцы…
В восемнадцать пятьдесят пять я подъехал к главному офису. Рецепшеонистка мило улыбнулась, у нее по последней моде вытянутый, совершенно безволосый череп, удивленно вскинутые и умело загнутые дизайнером надбровные дуги – самих бровей, конечно же, нет – на утонченном кукольном лице.
– Индекс, – произнесла она тепло, как будто разговаривала с самым близким другом.
Я невольно улыбнулся в ответ, показал свою карточку. Она еще выше вскинула брови… нет, это все-таки надбровные дуги, я даже не знал, что их отделили и заставили двигаться, выражая какие-то эмоции, в синих глазах с лиловыми зрачками проступило великое уважение и даже почтение.
– Проходите, – сказала она, я уловил ее сигнал, что мне стоит только назвать ее имя, когда буду свободен, и она тут же окажется в моей постели.
Я из вежливости взглянул на жетон с ее именем и фамилией, улыбнулся и ступил на эскалатор. Еще четыре минуты на подъем к сто семидесятому этажу и одна – на путь к двери кабинета всемогущего главы межконтинентальной корпорации. Холдеманн, едва ли не ровесник мне, легко поднялся навстречу, протянул руку.
– Рад приветствовать вас, господин Спивак. И вообще рад лично увидеть… Вы настоящая легенда нашего огромного холдинга. Пятьдесят семь лет здесь работаете! И как, главное – как! Прошу садитесь, я не задержу вас надолго.
Рукопожатие его было сильным и дружеским. Я сел в предложенное кресло, он с живейшим интересом всматривался в мое лицо. Я в смущении развел руками.
– Я просто работал… Просто совпало, господин Холдеманн, что сфера высоких технологий еще и моя мечта, мои привязанности, мое хобби. Потому, когда другие после работы бегут отдыхать, а в отпуска уезжают к дальним курортам, мне куда интереснее возиться с новыми разработками.
Он улыбнулся.
– Тогда мы оба на месте. Я тоже обожаю направлять финансовые потоки в те русла, на берегах которых сразу все зацветет.
– Сразу?
Он понял, покачал головой.
– Не обязательно. Но чтоб возникла жизнь, зачирикали птички… Мы перекупили вашу компанию, когда вы, господин Спивак, были уже главной и самой яркой звездой. И вы продолжали приносить компании, уже нашей, огромную прибыль. Но сейчас, увы…
Сердце мое екнуло.
– Отправляете на пенсию?
