Но в настоящий момент тревога американского президента по поводу Филиппова отступила на второй план, его мысли были заняты национальной экономикой США и шансами его партии на переизбрание – через два года истечет срок его президентства. Как он сможет объяснить американским избирателям подписание нового закона о корпоративной реформе?
В неудобное положение его ставило еще и то, что обе политические партии по уши погрязли в коррупции, поскольку за последние пятнадцать лет корпорации выделили им около двухсот миллиардов долларов, которые растворились в партийных кассах, причем львиная доля этой суммы досталась его собственной партии. После Женевы этой проблемой нужно будет заняться.
Кроме этого президенту Макферсону было отлично известно, что средний оклад руководителя корпорации за последние десять лет вырос на пятьсот семьдесят процентов, в то время как зарплата среднего американца поднялась лишь на тридцать шесть процентов. В Америке один процент населения контролировал более пятидесяти процентов личных состояний. Девяноста процентами всех акций владели десять процентов самых богатых людей, а сорок два процента акций принадлежали лишь одному проценту элиты.
Нужно будет заняться этим, когда он вернется домой, учитывая, что евро превзошел доллар и что Соединенные Штаты больше не могут высоко держать голову и считать себя мировой моделью идеального общества, поскольку им пришлось оставить своих бедных на произвол судьбы.
Но ведь в других странах бедняки живут куда хуже. Взять хоть Африку, Средний Восток, индийцев, попрошайничающих на улицах Калькутты. Так чего же еще хотят американские бедняки, когда они и так живут лучше всех своих собратьев в мире?
В душе президент Макферсон понимал, что все эти проблемы решатся, стоит «Глоба-Линк» начать действовать, поскольку больше ни одна страна не будет критиковать Америку, не будет американских корпораций, как и английских, японских и любых других. Останется только одна, причем защищающая бедных от богатых и наоборот. «Глоба-Линк» оказалась простой и оригинальной идеей, которая будет претворена в жизнь менее чем через сорок восемь часов.
Президент Лавров бросил в чай кусочек сахара, затем с явным беспокойством на лице откинулся на спинку кресла и посмотрел на своего американского коллегу.
– Это дело с финансистом Филипповым, якобы убийцей, может причинить серьезный вред нашим национальным интересам. По описанию он очень похож на одного из сотрудников СВР, который занимается «Аль-Каидой» вместе с вашим ЦРУ.
– Тогда возникает другой вопрос. На свой страх и риск он действует или нет, остается он верным нам или нет. Может, он двойной агент с собственными планами, – заметил президент Макферсон. – Нет никаких сомнений в том, что он – Алексей Владимирович Иванов, которому я передал диск, чтобы проверить, нет ли предателей среди сотрудников нашей собственной разведки.
– Очень умно с вашей стороны было провести именно такое испытание. Этот человек вел двойную жизнь. Если исходить из того, что мы не хотим беспокоиться сами и вызывать беспокойство в наших странах, что нам следует предпринять, чтобы при этом не выглядеть полными идиотами?
Президент Макферсон допил чай и стал осмысливать ситуацию.
– Наверное, у него есть какой-то план, – наконец сказал он, отставляя чашку. – Но вряд ли это серьезно. Почему он это делает, можно только гадать, поскольку союзников у него нет. Он человек без страны, решивший бороться со всем миром голыми руками. Такую идею вряд ли можно назвать разумной, поскольку ему некуда идти и не к кому обратиться за помощью.
Президент Лавров встал, подошел к окну и уставился на сверкающие купола церкви Ризоположения и на сгорбленных бабушек и дедушек, выходящих оттуда.
– А его жена, Елена Ванеева, тоже двойной агент.
Президент Макферсон взглянул на часы.
– Виталий, нам пора. Борт номер один уже в Женеве и ждет моего прибытия. Мой госсекретарь сейчас уже нервно барабанит пальцами по столу. Что же касается этого шпиона, Иванова, – я лично сделаю несколько телефонных звонков. С нашими-то возможностями – мы обязательно найдем и ликвидируем его.
День 9. 1.00
Алекс чувствовал себя каким-то кочевником, поскольку ему предстояло выписаться из своего отеля и тут же снять номер в другом, чтобы получить возможность отоспаться и не появляться на улицах, особенно на протяжении завтрашнего длинного светлого дня. К счастью, когда он с час назад вышел из гостиницы, была уже ночь. Елена ушла на тридцать минут раньше него – время вполне достаточное, чтобы полностью взять себя в руки, настроиться и выйти прямо через парадный вход на улицу, где дежурили люди Юсуфова. Но они искали вовсе не православного священника, что значительно облегчало задачу Алекса.
Он сделал фотографии на паспорт и отправил их и паспорт Филиппова Брентано, с которым Елена к этому времени уже должна была повидаться в московском посольстве. Поскольку священники слыли людьми небогатыми, он решил найти недорогую гостиницу и снял номер неподалеку от Витебского вокзала. Гостиница так и называлась «Витебский вокзал», располагалась она на Подольской улице. Оказавшись на втором этаже, в номере со скрипучей кроватью, на которой валялся прорванный матрас, Алекс посмотрелся в зеркало. Отражение оказалось вовсе не таким ясным, как в роскошной ванной комнате в отеле «Невский Палас», поскольку здесь зеркало было треснуто и заляпано грязью.
Макияж придавал его лицу, украшенному длинной бородой, несколько сероватый оттенок, а лицо украшала длинная борода. На нем были очки в тонкой оправе с простыми стеклами, и никто даже подумать не мог, что этот человек находится в бегах. Голову покрывал клобук, специальный священнический головной убор, а одеяние составляла ряса – черный хлопчатобумажный балахон до пят. На рясу была накинута мантия из того же материала, на груди висел позолоченный крест. Костюм бизнесмена, который был на нем до этого, теперь лежал в сумке, досье и распечатанная запись разговора с Румянцевым и Робеспьерром находились в атташе-кейсе, а пояс с деньгами все так же стягивал его талию.
Отражение, смотревшее на него из зеркала, имело печальный вид, поскольку Алекс уже долгое время не имел возможности быть самим собой, как физически, так и эмоционально. Он отвернулся от зеркала, присел на край кровати, и тут его захлестнула страшная усталость. Он сильно затосковал по дому и по своей собственной жизни. Посланец Старейшин сидел, думая о том, что еще предстоит сделать, перед тем как можно будет вернуться. И снова мелькнула мысль, а что же с Рене и с Геннадием Игоревичем? Неужели «Глоба-Линк» убила и их?
