Хокимару увидел, будто волна прошла по всей стене противника впереди, и чёрный лес пик принял горизонтальное положение. «Ну, Юрий, пора!» — приказал учёный и почувствовал, как правая рука умело перехватила пику, а левая подтянула выше щит, прикрыв плечо и грудь. Азарт боя уже захватил самого Хокимару, и он принял решение биться вместе с Юрием до конца.
Молча, на ходу качая копьями и горя чешуйчатой бронёй, навстречу Хокимару всё быстрее и быстрее без единого просвета в шеренге надвигалась стена вражеской тяжёлой конницы. Ещё немного… Ещё… И вот дрогнули две монолитные стены от страшного встречного удара, превратившись в одно огромное тело. Громко закричали вступившие в схватку воины. Дико и страшно заржали упавшие на спину покалеченные лошади. Треск ломающихся копий и лязг столкнувшегося железа покрыли первые предсмертные человеческие вопли.
Хокимару в общем потоке лавы врезался в плотный строй врага, умело избежав встречного удара острого наконечника и пронзив кого-то своим тяжёлым копьём на полном скаку. Тупой удар едва не вынес из плеча правую руку. Толстое древко изогнулось, готовое вот-вот переломиться, и Хокимару выпустил его из онемевшей руки, лишь краем глаза успев увидеть, как падает на землю большое тело, пронзённое копьём насквозь. В тот же момент что-то полетело в лицо с другой стороны. Хокимару, припав к гриве коня, инстинктивно прикрылся щитом. Казалось, в него попал снаряд из пушки, и Хокимару еле удержал щит на руке, чуть не вылетев из седла. От такого удара должны были сломаться кости плеча и руки, но Хокимару в последний момент спасла реакция, отточенная в школе восточных единоборств: он поставил спасительный щит в то единственное положение, при котором копьё противника проходит вскользь по железу, в пустоту. Неимоверным усилием всех мышц тела удержавшись в седле, Хокимару послал лёгкую булаву в голову промелькнувшего мимо всадника. Но одеревеневшая правая рука, не вложив в удар достаточной силы, не удержала булаву, и та, пролетев метр, ударила противника не в затылок, под металлическим шлемом, а в спину, прикрытую кольчугой.
Всадник выпал из седла под ноги лошадей. Хокимару уже искал глазами более опасного врага. Видно, его бесстрашие и ненависть передались чёрному жеребцу, несущемуся, как демон, вперёд. Закованный в броню рослый сильный конь мощной грудью сбил крепкую лошадь противника, спасая этим своего хозяина от удара пикой. Сбитый на землю в остроконечном шлеме всадник, потеряв свою пику, уже вскочил на ноги, вытаскивая из ножен на поясе кривой меч. С безумной злостью в глазах он смотрел через щит на сидящего в седле противника. Он что-то кричал. Его лошадь, украшенная дорогими доспехами, тяжело поднялась на ноги и, понурив голову с прижатыми ушами, стояла возле своего хозяина на одном месте, не имея возможности куда-либо двигаться в тесноте боя.
Хокимару круто завернул своего жеребца для схватки. Сила в правую руку быстро возвращалась. Хокимару, встряхнув кистью, обнажил свой меч и пустил коня вперёд. С плеча он нанёс удар, вложив в него всю свою силу. Расколовшийся надвое щит вылетел из руки врага, и сверкающее лезвие задело бы голову воина, если бы тот вовремя не присел. Подняв над головой кривой меч, противник с трудом отразил следующий удар. Защищаясь, он пытался отступить дальше, но перемешанные ряды ведущих схватку спешенных и конных воинов не давали ему возможности занять лучшую позицию.
Противник оказался прижатым к крупу собственной лошади. Примериваясь к новому удару, Хокимару чуть замешкался. И этого мгновения хватило попавшему в западню сбитому всаднику, чтобы кинуться под ноги чёрного жеребца Хокимару и вонзить в незащищённое брюхо животного кривой меч. Вскрикнув, словно ребёнок, вздрогнув всем телом, жеребец взвился на дыбы и упал на спину, придавив застрявшую в стремени ногу Хокимару. Уже в падении Хокимару достал мечом выкатившегося из-под сваливающегося коня окровавленного противника. Только через мгновение Хокимару подумал, что это кровь красавца-жеребца, а острый меч уже развалил врага надвое от плеча до пояса.
Ещё живой конь тяжело храпел и дрожал, а Хокимару никак не удавалось вытащить застрявшую ногу. Лязг железа, глухие удары тяжёлого металла в тело, хруст костей и запах крови, нечеловеческие крики и вопли — всё это казалось ненастоящим, жутким сном, если бы не острая боль в прижатой ноге. Вокруг кипела кровавая битва, а на сидящего на земле воина, казалось, никто не обращает внимания. Но вдруг кто-то, споткнувшись, упал через него и попытался быстро вскочить на ноги, но не успел этого сделать — кривой татарский меч, войдя в живот под краем кольчуги, пригвоздил человека к земле. Стон боли и муки заставил Хокимару действовать. Он понял, что стал невольным виновником гибели своего воина. Насколько возможно, он повернул корпус, чтобы достать мечом врага, и едва смог отразить тяжёлый рубящий удар в голову. Меч вылетел из руки Хокимару, но он успел схватить лежащий рядом красный щит и прикрыться им от нового удара.
Оружие врага отскочило от металлической поверхности, раскроив натянутую сверху кожу. Прежде, чем противник нанёс следующий удар, Хокимару метнул свой щит ребром в незащищённую ногу нападающего. Острый металлический край разрубил мясо выше железного наколенника, и противник, опустив кривой меч, осел на одно колено. Этого хватило Хокимару, чтобы достать из-за голенища сапога нож и дотянуться им до неприкрытого кольчугой горла врага. Брызнувшая горячая кровь попала Хокимару на лицо, и он хотел стереть её. Но тут что-то толкнуло его в спину, и он не смог сделать вздох.
Хокимару осознал, что лежит на боку, на земле. Сильной боли не было. Лишь росло ощущение, что в лёгкие попал большой острый камень, мешающий дышать, и этот камень увеличивается в размерах, занимая собой всё тело. А тело хотело дышать, оно хотело жить, требовало воздуха. Руки рвали доспехи у горла и судорожно искали, за что бы ухватиться, пока не нащупали что-то острое и твёрдое, торчащее из груди. Но тело продолжало бороться, не желая расставаться с жизнью. «Воздуха!» — хотел крикнуть Хокимару, но только молча шевелил немеющими губами. Уже появились первые судороги, но глаза ещё видели, а уши слышали звуки боя. И словно спасение, пришла настоящая боль, а за ней тишина и ощущение падения в чёрную бездну. Потом в этой глухой бездонной бесконечности растворилась и боль. Хокимару понял, что умер…
…Он увидел под собой стекающую с холма и мчащуюся по сухой и пыльной степи гигантскую лаву конницы. Солнечные блики играли на металлических доспехах всадников. А над головой Хокимару непривычно поднималось высокое и чистое небо, невозможно синее до глубины. Он ощутил себя залитым и будто окутанным очень ярким светом, который почти вертикально проникал оттуда, сверху. И он, Хокимару, поднимался по этому световому лучу вместе с небом. Ощущению радости и счастья не было предела. Он был полностью во власти блаженства. Все восприятия и чувства, кроме безмерного чувства любви, покинули его. И эта любовь исходила от могущественной силы, окружающей его. Он понимал, что она уже вступила с ним в контакт, но её разумность и способ мышления выходят далеко за пределы понимания. И эта любовь, изливаясь отовсюду ласковым волшебным светом, проникает в него, обволакивая каждую ячейку сущности и памяти его. Где-то уже далеко, внизу, шёл жестокий бой, а Хокимару уплывал в блаженстве всё дальше и дальше от грешной земли…
