– Нисколько! – сказал приветливо самый молодой. – Мы отлично понимаем…
И, глядя на меня в упор, он откинул назад свое кресло с такой силой, что оно чуть не опрокинулось.
– Вовсе нет, – подтвердил толстый молодой человек. – Пожалуйста, не подумайте!
Все встали, закурили, начали прогуливаться назад и вперед и всячески старались подчеркнуть свое дружелюбие, доверие и полное отсутствие назойливого любопытства.
– Я пойду все-таки посмотрю на судно, – сказал вполголоса один из них.
Если бы не любопытство, то они все ушли бы и оставили меня одного. Я продолжал спокойно есть яичницу.
– Погода замечательная, не правда ли? – заметил толстяк. – Не помню такого лета…
Его прервал оглушительный треск. Словно взлетела огромная ракета!
Где-то зазвенело разбитое стекло.
– Что такое? – спросил я.
– Неужели?.. – вскрикнул толстячок и подбежал к угловому окну.
Все кинулись к окнам. Я один сидел и смотрел на них.
Потом вскочил, отшвырнул яичницу и тоже подбежал к окну.
Я начал догадываться.
– Ничего не видно! – воскликнул толстяк, бросаясь к двери.
– Это все тот мальчишка! – крикнул я хриплым от бешенства голосом. – Проклятый мальчишка!
Повернувшись, я оттолкнул официанта (он в этот момент нес мне какое-то новое блюдо), стремительно бросился из комнаты вниз и выскочил на эспланаду перед отелем.
Спокойное море покрылось зыбью, и на том месте, где раньше лежал шар, вода клокотала, как в кильватере судна. Вверху клубилось что-то вроде облачка дыма, и трое или четверо зевак на набережной с недоумением глядели вверх по направлению неожиданного взрыва. И больше ничего! Чистильщики сапог, швейцар и четверо молодых людей в своих фланелевых костюмах выбежали вслед за мной. Из окон и дверей раздавались крики, и отовсюду, разинув рот, стали сбегаться встревоженные люди.
Я был слишком взволнован этим новым событием, чтобы обращать внимание на публику.
Сначала я был так ошеломлен, что даже не понял, что произошло непоправимое несчастье, – ошеломлен, как человек, оглушенный внезапным ударом. Только потом начинает он испытывать боль от раны…
Какое несчастье!
У меня было ощущение, точно меня обдали кипятком. Колени подкосились. Я понял весь ужас того, что случилось. Этот проклятый мальчишка улетел в небеса. А я навсегда остался здесь. Золото в столовой – единственное мое богатство на Земле. Сколько это будет денег? Какое огромное, непоправимое несчастье!..
– Ну… – раздался сзади голос маленького толстяка. – Ну уж знаете…
Вокруг собралось около двадцати или тридцати человек, самозваных судей, которые буквально осадили меня и бомбардировали нелепыми вопросами. Я вертелся волчком, но все смотрели на меня подозрительно. Я не мог выдержать их презрительные взгляды.
– Не могу! – простонал я. – Говорю вам, что не могу. Я и сам не знаю! Думайте, что хотите, и черт с вами.
Я судорожно размахивал руками. Они отступили на шаг, как будто я угрожал им. Я стрелой промчался сквозь толпу, ворвался в столовую отеля и стал отчаянно звонить. Потом набросился на прибежавшего официанта.
– Послушайте, вы! – крикнул я. – Найдите помощника и немедленно перетащите эти брусья в мою комнату.
Он не понял меня, и я в бешенстве стал на него кричать. Тут появились какой-то перепуганный старичок в зеленом переднике и двое молодых людей в фланелевых костюмах. Я бросился к ним и заставил помочь мне. Как только золото перенесли в мою комнату, я почувствовал себя хозяином положения.
– А теперь убирайтесь вон! – крикнул я. – Вон, если не хотите видеть перед собой человека, сошедшего с ума!
Официант замешкался в дверях, я схватил его за плечи и вытолкал из комнаты. А затем запер дверь, сорвал с себя платье маленького толстяка, побросал его куда попало и кинулся на постель. Долго я лежал, задыхаясь от злобы, дрожа от холода и проклиная все на свете.
Наконец я несколько успокоился, встал и позвонил пучеглазому коридорному. Когда он явился, я потребовал фланелевую ночную рубашку, сода-виски и хороших сигар. И несколько раз в нетерпении хватался за звонок, прежде чем мне подали то, что я просил. После этого я снова запер дверь на замок и стал обдумывать свое положение.
Итак, наш великий эксперимент закончился крахом. Мы потерпели поражение, и теперь я один остался в живых. Крушение было полное, произошло непоправимое несчастье. Мне ничего больше не оставалось, как спасаться самому, насколько это возможно при такой катастрофе. От одного удара вдребезги разлетелись все планы возвращения на Луну и восстановления секрета кейворита. Мое решение вернуться, наполнить шар золотом, произвести затем анализ кейворита и заново открыть великую тайну – а может быть, и отыскать тело Кейвоpa – было теперь неосуществимо.
Я один остался в живых, и это было все.
Отдых в постели чудесно помог мне в моем критическом положении – это была блестящая мысль. В противном случае я либо повредился бы в уме, либо совершил какой-нибудь роковой, необдуманный поступок. Здесь же, в запертой комнате, наедине со своими мыслями я мог все обдумать и спокойно принять решение.
Мне было совершенно ясно, что случилось с мальчиком. Он, конечно, влез в шар, стал трогать кнопки, закрыл нечаянно кейворитные заслонки и улетел. Он, безусловно, не смог завинтить крышку люка, но если даже и сделал это, то за его возвращение был всего один шанс из тысячи. Очевидно, он вместе с тюками будет притянут к центру шара и останется там; тем самым он выйдет из сферы влияния земного мира, хотя, может быть, им заинтересуются обитатели какой-нибудь отдаленной части мирового пространства. В этом я был убежден. Что же касается моей ответственности в этом деле, то чем более я размышлял, тем яснее мне становилось, что, пока я буду молчать, мне нечего тревожиться. Если бы ко мне явились опечаленные родители с требованием возвратить им погибшего сына, я бы потребовал от них обратно мой шар или же с недоумением спросил, что они имеют в виду. Сначала мне все виделись плачущие родители, полицейские и прочие осложнения, но потом я понял, что надо только держать язык за зубами – и ничего не будет. И действительно, чем дольше я лежал, курил и думал, тем очевиднее становилась для меня мудрость политики молчания и непроницаемости.
Каждый британский гражданин имеет право – если только он не причиняет никому вреда и ведет себя пристойно – появляться без предупреждения где ему угодно в рваном и грязном платье и иметь при себе любой запас золота в слитках. Никто не смеет препятствовать ему или брать под стражу. Я наконец сформулировал это самому себе и повторял эту формулу как какую-то личную великую хартию, обеспечивающую мою свободу.
