Отдохнул, встал. Зарядил видеомаг и кинокамеры, нацелил их объективы в центр купола. Сел к пульту, включил поля — кабину вынесло в начинающийся Шторм, День Брахмо. Вошел в него, затем в формирующуюся Галактику; выбрал беременную планетами прото-звезду, включил импульсный режим — и сноровисто, без ошибок повторил опыт, снимая жизнь планеты на пленки.
…И случился эпизод, о котором Виктор Федорович потом вспоминал: когда планета над головой, над кабиной формировала свой самый выразительный и прекрасный облик — приспичило по малой. Пи-пи. Да так, что, подкручивая верньеры настройки, Буров едва не пританцовывал. Наконец освободился, достал банку, с наслаждением помочился — и при этом не только умом, но и всей спиной, щекоткой в позвоночнике сознавал, что гремящий громадный мир над ним пережил за это время не одну геологическую эру…
III
И был же триумф на следующее утро, когда Витя Буров, дождавшись, пока соберутся все, да пригласив еще Пеца, Александра Ивановича и Люсю Малюту (на которую имел особые виды), показал на экране отснятое ночью!
Был восторг, аплодисменты и даже поцелуи — к сожалению, только мужчин. Такого никто не ожидал, об этом не думали и не мечтали: увидеть то, что невозможно нам, эфемеридам, прямо наблюдать ни для своей Земли, ни для иных миров Солнечной Системы, — всю жизнь планеты. Да и услышать — потому что Виктор не забыл запустить в просмотровом зале и пленку со звуками от своего преобразователя: бурлила, шумела под аккомпанемент Вселенского моря материи формирующаяся твердь: видимое и слышимое находилось в единстве.
Когда включили свет, Александр Иванович подошел к Бурову, торжественно выпрямился, одернул пиджак.
— Виктор Федорович, Витя, — сказал он проникновенным голосом, — я был к вам несправедлив: драил, шпынял и снимал стружку. Сознаюсь в худшем: когда вы не слишком удачно дебютировали в лаборатории приборов для НПВ, я подумывал от вас избавиться. Сейчас мне противно вспоминать, какую глупость я мог совершить! Так не понять вас, не понять, что вы человек исключительных идей — крупных и смелых, стремящийся действовать на главном направлении, не размениваться на поделки. И то, что вы сопротивлялись моему напору и напору других командиров, теперь не роняет вас в моих глазах, а напротив — возвышает. Теперь я вижу: это было потому, что вы шли впереди нас. Впереди — а мы, считая, что вы отстаете, дергали вас назад!..
Витя Буров тоже стоял выпрямившись возле проектора. Широкие щеки его (и уши, хоть и прикрытые шевелюрой, но заметно оттопыривающиеся) румянились, губы неудержимо растягивала довольная мальчишеская улыбка.
— Поэтому, Виктор Федорович, — продолжал так же проникновенно Корнев, — не держите на меня зло. То, что вы сделали (как впрочем, и сделанное другими), несомненно заслуживает Госпремии. Но, увы, это пока никому из нас не светит: по обычному счету наше НИИ работает только восьмой месяц. В метрополии рассмеются, если мы сунемся с такими претензиями… Поэтому мы почтим вас тем, что в наших силах: во-первых, снимем тот выговор… Сняли, Вэ-Вэ? — повернулся главный инженер к директору. Тот кивнул. — Во-вторых, поскольку человеку без взысканий не возбраняется премия, то — двойной оклад. Даем, Вэ-Вэ?
— Да, — подтвердил тот.
— В-третьих, когда будем кое с кого снимать три шкуры за загубленные кинопленки, — Корнев многообещающе покосился на Васюка и Любарского, — вас это не коснется. Ну и лично от себя… — Он сощурился, подоил нос. — В ближайшие три дождя обещаю переносить вас через лужи на закорках. Можете приглашать телевидение и фотокорреспондентов.
Все с улыбками поаплодировали такой речи.
— Ну, Александр Иванович, — сказал Буров, обеими руками тряся руку главного, — вы сказали такое… дороже всяких Госпремий!
Лукавил Виктор Федорович, лукавил: конечно, Госпремия была бы лучше. Ну, да ведь все равно не светит.
На этом чествование окончилось, разговор перешел на дальнейшие дела и проблемы.
Перво-наперво все приветствовали успешное испытание в импульсном режиме «пространственной линзы» — и поддержали предложение Бурова устроить над первой еще и вторую, тем создать сверхсильный «пространственный телескоп», а обычный максутовский из кабины долой.
— Только на ручном управлении теперь мы там все не вытянем, — сказал Виктор Федорович. — Столько приборов, ручек, клавишей, переключателей… недолго и запутаться. Надо автоматизировать не только наблюдения, но и поиск объектов в MB. Возможно это, Людмила Сергеевна?
Та подумала:
— Ну… если ваш шквал новшеств в системе ГиМ уже весь… Весь или не весь, говорите прямо?
Буров ответил:
— Допустим, весь.
— Ох, сомневаюсь! — подал голос Любарский. — Надежнее исходить из того, что не весь.
— Вот видите. Тогда… тогда вам нужна очень гибкая автоматика. С возможной перестройкой схем… — размышляла вслух Люся, — с запоминанием новых образов, с учетом опыта — самообучающаяся! Персептронная. На микропроцессорах. — Она оглядела всех несколько свысока. — Заказывайте, но имейте в виду: это только очень состоятельным людям под силу.
IV
Хроника шара
Как оно, право; бывает: Анатолий Андреевич Васюк-Басистов считал себя маленьким, будучи на самом деле человеком великой души. Витя Буров стремился вырваться из своего ничтожества, но каким был, таким и остался. Однако именно его изобретение закрутило в лаборатории MB, да и во всем Институте, такой вихрь новых дел, проблем, идей, открытий, мнений, переживаний, что для описания его автору впору самому изобретать какой-нибудь такой метод импульсного выхватывания — если и не «кадр-год», то хотя бы «факт-час», «реплика-совещание», «возглас-ситуация»… Но если стать на эту дорожку, в конце ее окажется ведический возглас «Ом!» или «АУМ!», в котором, по индуистским верованиям, заключена вся жизнь мира. Может, оно и так — но все-таки слишком уж кратко. Поэтому остановимся на проверенном со времен Карла Двенадцатого методе хроники.
Но доминанта и в ней — изобретение Бурова. С него, с импульсной синхронизации наблюдений MB началось самое драматическое время в истории Шара. Таков вклад в жизнь мира маленьких людей, но больших специалистов своего дела; вспомним, к примеру, атомную бомбу.
1) Для системы ГиМ начали сооружать второе, самое высокое кольцо электродов — под пространственную линзу-объектив. Делать его приходилось очень легким, поскольку «линза» внедрялась в столь разреженные слои воздуха в Шаре, что аэростаты едва тянули. Здесь действительно исследователи выходили на предел. «Следующим шагом, — заявил Корнев, — может быть только прямой космический полет в MB».
