Рэлина обняла сестру:
— Прости.
— Да будет вам, из-за ребенка, — ляпнул Кэргисс.
— Заткнись, — без злости, но как всегда убедительно попросила Рэлина.
Вечером после ужина госпожа Данноги провожала Рэлину в спальню. Канделябры вдоль стен, огоньки свечей танцевали на сквозняке, в открытые окна веял ветер, принося в дом вечернюю прохладу и запах цветов. Вдалеке слышались раскаты грома, со стороны моря шла темная туча. Эллэ спросила:
— Этот темный?
— Мой менестрель, — ответила Рэлина.
— Твой менестрель. Он будет ночевать в домике для гостей? А малыш?
— Малыш — как ты его устроила, а менестрель у меня.
— Рэл?
— Что?
— Как можно?
— Очень тихо, — усмехнулась Рэлина, — тем более в твоем благочестивом доме. И я прошу тебя, сохрани это как тайну.
— Ах, сестра, ты все-таки когда-нибудь попадешь на плаху за измену, если не опомнишься, а твой менестрель, благодаря тебе, в петлю.
— Тогда малыш будет твой, — беспечно шутила Рэлина.
— Ты неисправима, — грустно качала головой Эллэ.
Раскаты грома слышались уже ближе.
Гэл отнес сына в детскую комнату. Айрэ после разлуки не отпускал его. Цеплялся и требовал обещаний от отца, что тот завтра никуда не денется. Две няньки, неопределенного возраста женщины с роскошными формами, неуклонно, как два стража, следовали за отцом и сыном. Уже через час Гэл перестал обращать внимание на нянек, они начали напоминать ему двух настырных белых роботов. Малыш без умолку рассказывал обо всем, что с ним произошло, и что он чувствовал. О том, как он скучал, как было страшно, и что ел на завтрак, о белом пони, на котором он катался, о ярком воздушном шаре, который летал вчера над городом. О том, как зовут нянек, и что его не пускают к большим лошадкам. Расспрашивал об Огоньке. Гэл рассказал, что с Огоньком все хорошо, что он отпустил рыжего коня пастись на зеленых лугах на волю. А что он мог еще сказать ребенку. Только и говорить, что с теми, кого малыш знал, все хорошо, что они теперь счастливы. Гэл только теперь осознал, насколько близко от смерти был его сын, ощутил, как необъяснимый жар страха поднялся по всему телу до макушки. Ребенок говорил, спрашивал, рассказывал, вцепившись маленькими пальчиками в отцовскую руку, пока не уснул. Гэл сидел рядом с сыном, смотрел на его лицо, не мог заставить себя встать и уйти. Но долг есть долг, и не сказал бы, что все так плохо. Встал и вышел из детской комнаты. Няньки с облегчением вздохнули, проводив его взглядом.
Брат Рэлины, выпив для смелости, поджидал менестреля в коридоре у дверей детской:
— Я хотел спросить, ты и вправду менестрель?
— Менестрель, — ответил Гэл.
— А… — улыбнулся Кэргисс, — тебе нравиться моя сестричка, она красивая.
— Не считаю нужным говорить о своих чувствах.
— А ты нравишься мне.
— Об этом я тем более, не хочу говорить.
Кэргисс неожиданно попытался прижать Гэла к стене, но калтокиец уклонился и оттолкнул придворного франта. Юноша упал под стену и засмеялся:
— Ты дурак! Оборотень. Я тебя на плаху отправлю!
Гэл резко подхватил Кэргисса за шиворот рубашки, поднял и толкнул в стену, не такой ласки ожидал от менестреля брат Рэлины. Гэл прорычал в лицо пьяного ловеласа:
— Я тебя тогда, как вы говорите, с того света достану.
Рэлина вышла из своей комнаты. Гэл задержался, и она решила узнать где. Увидела и услышала, как ее менестрель разговаривает с ее братом, поняла, что должна прервать перепалку угроз:
— Отпусти его.
Гэл разжал пальцы, Кэргисс выпал и сел. Ноги не слушались молодого франта, то ли от страха, то ли от выпитого вина. Менестрель смотрел в глаза разбойницы. Она молча указала ему на дверь своей спальни. Гэл кивнул головой, слегка поклонился Кэргиссу с такой ухмылкой, что юноша решил благоразумно помолчать, и ушел.
Как только дверь закрылась, Рэлина склонилась над братом и отвесила ему звонкую пощечину:
— Ублюдок.
— Да что я такого сказал? — Кэргис попробовал встать, держась за щеку, не удержался на ногах, снова сел и засмеялся, угрожая тонким пальчиком. — А не хочешь делиться своим красавцем, только для тебя, все лучшее только тебе. А мне только пощечины да тумаки. Сестра, называется. Что бы я с ним сделал? Было бы из-за чего так сердиться. — Он сморкнулся, утер разбитый в кровь нос, обижено заныл, — ну вот, в кровь разбила, как всегда, как я завтра во двор явлюсь с опухшим носом?
— Припудришь, — рыкнула разбойница, — а теперь повтори, сволочь, чем ты ему угрожал. Не плахой ли?! Ты хоть понимаешь, что, подставляя его, подставишь меня и себя заодно. Если меня арестуют, тебя выгонят из дворца! Ты соображаешь своей напомаженной головой?
— Да ладно, ладно. Я закрою рот и буду молчать. Я же не дурак, это я просто так сказал… — мямлил сконфуженный Кэргисс. Еще раз попробовал встать на ноги, на этот раз удержался и пошел, держась за стенку в свою комнату, продолжая ныть, — Всегда кто-то важнее, чем я, всегда. И к чему такая красота такому уроду?..
— Бежать бы вам… Он проговорится. Никогда не умел держать язык за зубами, — сказала Эллэ. Рэлина оглянулась, сестра стояла в тени ниши, бледная, едва не плача.
— Не проговорится, ему же хуже будет, не волнуйся, все будет хорошо, — попыталась успокоить сестру разбойница.
— Хотелось бы верить, но ты знаешь, я не верю в чудеса. Особенно сегодня.
Рэлина обняла сестру. За окнами зашумел ливень.
Утром Рэлина собиралась во дворец. Гэл удивленно наблюдал, как лихая разбойница облачается в роскошное платье с глубоким декольте, с узким корсетом и пышными длинными юбками. Горничная затягивала корсет, пока Рэлина, отвыкшая от таких пыток, не взмолилась о пощаде.
Прибежал Айрэ, застыл в дверях, изумленно изучая красивую тетю в шелках и кружевах. Подбежал к большому зеркалу, корчил рожицы, хотел потыкать пальцами в краски на столике. Гэл едва успел оттянуть сына от коробки с косметикой. Малыш своими цепкими ручками успел схватить колье из алмазов, и любовался тем, как блестят камушки на солнце. Рэлина не привыкла к общению с детьми и относилась к Айрэ настороженно, чувствовала себя рядом с ним неуверенно. Сидела в кресле, пока две служанки делали ей прическу, видела в зеркале, как Гэл играет с сыном, и радовалась, что ей нельзя шевелиться. Можно просто наблюдать.
Как-то странно. Что-то невероятно нежное в голосе менестреля щемило в груди и щипало глаза. Его улыбка, и такая любовь в глазах. Рэлина впервые задумалась о том, кем была для этого оборотня та, которая родила ему сына. И смогла бы Рэлина заменить ему ту женщину. Ведь она не осмелилась даже спросить его имя.
