Точнее, он так думал тогда. Теперь же, когда у него появилось время иногда размышлять о земном прошлом, он понял, что был полубезумным, как большинство людей. Он надеялся, что жизненные уроки чему-то научили его, но сколько раз он уже убеждался в обратном. Во всяком случае, он был бы способен простить себя за свои грехи, за исключением кое-каких проступков.
Но несчастный Иешуа не мог простить себя за то, кем он был и что сделал на Земле.
Рассказав Стаффорду о де ла Рейна, Микс отправился в свою хижину, где выпил последние четыре унции виски.
Кто бы мог подумать, что у Тома Микса окажется точная копия его самого, да еще — о Господи! — древний еврей? Очень плохо, что они не родились в одно время. В качестве его дублера Иешуа мог бы заработать кучу денег.
Несмотря на неумолчный разноголосый шум на улице, Микс как-то ухитрился уснуть. Однако долго отдыхать ему не пришлось. Через два часа его разбудил Чэннинг. Микс пробормотал, чтобы тот убирался. Чэннинг продолжал трясти его за плечо, затем, отчаявшись пробудить его таким способом, вылил ему на голову полное кожаное ведро воды. Отплевываясь, ругаясь и размахивая кулаками, Микс подскочил на постели. Сержант со смехом выбежал из хижины.
Совет заседал один час, после чего Микс вернулся в хижину, чтобы еще немного поспать. Но уже через несколько минут его разбудили оглушительные разрывы питающих камней. К счастью, он пообещал одному человеку несколько сигарет, если тот позаботится об изобильнике Микса. Так что без ужина он не останется.
Спустя некоторое время пришла Делорес и, поставив изобильники, свой и Тома, предприняла попытку растолкать его, чтобы впервые, а возможно, и в последний раз заняться с ним любовью. Он посоветовал ей уйти. Тогда она применила прием, против которого могут устоять очень немногие мужчины. Потом они поели, а после еды выкурили по две сигареты. Кто знает, выйдет ли он живым из предстоящей стычки с врагом, так что лишний гвоздь в гроб ему не повредит. Как бы там ни было, Делорес не любила курить одна после минут любви.
Однако от сигареты Том закашлялся, и у него закружилась голова. Он снова дал себе зарок не курить, хотя табак, на его вкус, был определенно восхитительным. Минутой спустя он, позабыв о своем намерении, прикурил другую сигарету.
Потом за ним пришел капрал. Том поцеловал Делорес. Та, заплакав, сказала, что уверена в том, что больше никогда его не увидит.
— Я ценю твои чувства, — проговорил Том. — Но они, вообще-то, не очень ободряют меня.
К берегам Нового Альбиона приближались флотилии Англии и Нового Корнуолла — соседних государств, которые решили принять участие в предпринимаемой атаке буквально в последнюю минуту.
Том, одетый в свою десятигаллонную шляпу, плащ, нижнюю рубашку, кильт и высокие веллингтоновские сапоги, взошел на флагманский корабль. Самый большой военный корабль Нового Альбиона, он нес на себе три мачты и десять катапульт. Позади него шли еще четыре крупных военных корабля. За ними тянулись двадцать фрегатов, как называли двухмачтовые суда, хотя они имели весьма приблизительное сходство с земными фрегатами. После них двигались сорок крейсеров — одномачтовые катамараны, но зато внушительных размеров. За ними следовали шестьдесят одномачтовых военных каноэ, выдолбленных из гигантских бревен бамбука.
Ночное небо, сверкая, отражалось в Реке, которая была забита лавирующими судами. Не обошлось даже без парочки неизбежных столкновений, и хотя повреждения были незначительны, криков и проклятий было предостаточно. С выходом гуннской, или скифской, флотилии опасность возросла. Повсюду мигали огни сигнальных фонарей на рыбьем жире. Наблюдателю в холмах они бы напомнили танец земных светлячков. Впрочем, если там и остались какие-нибудь шпионы, они не зажигали сигнальных костров и не перестукивались в барабаны. Они лежали, вжимаясь в землю и все еще прячась от поисковых отрядов. Все оставшиеся солдаты-мужчины заняли свои позиции в фортах и других важных постах. Сейчас холмы обыскивали лишь вооруженные женщины.
Мили медленно проплывали назад. Позже к судам присоединилась ормондская флотилия, в авангарде которой плыл флагманский корабль герцога. Сигнальных огней прибавилось.
Точно к северу от Ормондии находилось государство Яковия, решительно настроенное на нейтралитет. Стаффорд и Ормонд долго обсуждали вопрос относительно его возможного союзничества, но в конце концов решили не приглашать его в качестве союзника. Было маловероятно, что это государство присоединится к ним, и даже если оно бы сделало подобный шаг, довериться ему было бы рискованно.
И вот когда объединенная флотилия смело вошла в яковетинские воды, до нее донеслись крики часовых. Экипажи кораблей заметили, как спешно зажигались факелы, и услышали буханье барабанов из пустотелых бревен, обтянутых рыбьей кожей. Яковетинцы, страшась вторжения, высыпали из своих хижин с оружием в руках и стали выстраиваться в боевом порядке.
Высоко в холмах один за другим начали вспыхивать сигнальные костры. Их разжигали крамеровские шпионы, которым Яковия позволила беспрепятственно действовать на своей территории.
А в небе тем временем собирались тучи. Через пятнадцать минут они вылили все, что в них было, туша костры. В своих расчетах Стаффорд надеялся на то, что теперь Крамеру не передадут предупредительного сигнала.
Сигнальщик на корабле герцога передал послание яковетинцам. В нем сообщались опознавательные сигналы флотилии, а также то, что в ее намерения не входит причинять им вред. Они отправились в поход против Крамера, и если Яковия имеет желание присоединиться, то милости просим.
— Они и не подумают, конечно, этого делать, — сказал Стаффорд и засмеялся. — Зато они впадут в бешенство. Им будет трудно на что-то решиться, а в результате вообще ничего не предпримут. Если они последуют за нами и мы проиграем — Боже упаси! — то Крамер отомстит им. Если же мы Божьей милостью победим, то у нас они будут в немилости, и мы могли бы даже захватить их. Ну и поделом им тогда! Это послужило бы тем презренным тварям только на пользу. Но у нас нет желания приносить на эту землю еще больше горя и проливать здесь кровь. Однако им вовсе не обязательно знать это.
— Другими словами, — заметил Микс, — им необязательно знать, наложить им в штаны или залепить глаза.
— Что? О! Я понял, что вы имеете в виду. Фраза довольно яркая, но препротивнейшая. Как и тот экскремент, на который вы ссылаетесь.
На его лице появилась гримаса отвращения, и он отвернулся.
Как бы ни изменился Стаффорд в Мире Реки, он был нетерпим к непристойностям. Он больше не верил в бога Ветхого и Нового заветов, хотя все еще вставлял в свою речь Его имя, но на «неприличные» слова реагировал здесь так же остро, как на Земле. В нем еще не умер нонконформист-бунтарь. Который, должно быть, причиняет ему ежедневную боль, подумалось Миксу, так как бывшие роялисты и бывшие крестьяне на этой территории не брезговали грубоватым стилем в разговоре.
