– Видишь островок? – спросил вдруг Отто.
– Да. И что в нем примечательного?
– Где-то здесь свалился «Пилигрим». Когда я пролетал здесь в прошлый раз, на островке валялся оплавленный кусок обшивки. Теперь его нет – смыло.
Задав новый курс, отчего флаер развернулся носом на юго-восток, Отто пояснил:
– Я просто хотел проверить.
– Ответь мне на один вопрос, – попросил Барини. – Кто из вас был инициатором сделки с Гухаром?
– Чего уж теперь, – сказал Отто. – Ну, Морис. Но я поддержал сразу.
– И это после того, как мы выработали общее решение, – покачал головой Барини. – Ну-ну.
– Решение было твоим, – быстро возразил Отто.
– Врешь, общим. Я настоял – вы с Морисом согласились.
– А что нам оставалось делать? Уж очень ты напирал. Войны тебе, видишь ли, хотелось. Со всеми и сразу.
– Вы могли не согласиться. Могли прямо заявить, что отказываетесь поддержать меня.
Отто криво усмехнулся.
– Опять «меня»? Напомни, а то я что-то забыл: мы делаем общее дело или как?
Теперь усмехнулся Барини:
– Неужели делаем до сих пор?
– С этого поезда нельзя спрыгнуть… Нет, я понимаю: ты обозлен и все такое… Мы нашли более подходящего кандидата, а ты слишком вжился в роль. Разговаривать с тобой было бесполезно, ты сам вспомни! Тебе намеки делались – ты не понимал. Экий монарх-объединитель выискался! Ну зачем тебе все эти герцогства и маркграфства?
– В детстве я никак не мог понять: у икосаэдра двадцать четыре грани, зачем ему так много?
– Это не одно и то же! – запротестовал Отто.
– Вещь такова, какова она есть. Человек – тоже.
– Человека делают обстоятельства!
– Ты и Морис были этими обстоятельствами. А теперь вы боретесь со своим же воздействием.
– С тобой? Брось. Я помочь тебе хочу и вернуть тебя к работе. Дело-то у нас, повторяю, общее.
– Правда?
– Заткнись. Упрекать нас в двурушничестве будешь потом. А сейчас можешь задавать вопросы – я отвечу.
– Что делается в Унгане?
– Правит Гухар. Мы по мере сил сему способствуем. Кое-где бродят разрозненные шайки, но их либо добьют, либо заставят сдаться на милость герцога, либо вытеснят из его владений. Крестьяне не бунтуют. На хлеб дороговизна, но голода нет – Гухар пустил в дело свои хлебные запасы.
– Откуда у него хлебные запасы? – фыркнул Барини.
– Были. А ты этого и не знал? Слабоват ты тягаться с Гухаром – ты его побил и думал, что вертишь им, а на самом деле это он играл тобой и ждал своего часа. Он политик!
– И к тому же понятливый? – усмехнулся Барини.
– Вот именно. Советы он слушает, а если бы не слушал, то… Но это-то он знает! Теперь ему принадлежат герцогство Марайское, княжество Унганское, да еще кусок бывших юдонских владений. Он восстановил твои порядки почти один в один, и беднота из Империи бежит к нему толпами. Что еще?.. Сумгава восстанавливает монастырь Водяной Лилии и назначен в Государственный Совет… Армия усиливается, льются новые бомбарды… в общем, Империи предстоят не самые лучшие времена. Да только Гухар таков, что возьмет свое и без больших войн. Говорю же – политик! Ты форсировал события, а зря. Гухар не станет форсировать, у него нет твоего бешеного напора, зато есть ум, гибкость и цепкость. Через десять ли лет, через двадцать ли, но он добьется своего, и наша задача будет выполнена… Да, чуть не забыл! Твой наследник живет у него в качестве почетного гостя, и Гухар собирается женить его на своей дочери, чтобы иметь законный повод владеть Унганом. Слабоватая преемственность, особенно если учесть, что ты был узурпатором, а все же лучше, чем никакая…
– За Атти спасибо, – сказал Барини.
– Пожалуйста. Кстати, Гухар сообразил бы свою выгоду и без наших советов.
Барини не был уверен в этом. На сердце чуть отлегло, и одновременно со дна поднялась горечь. Атти, Атти… Мальчишке придется жить в одних покоях с тем, кто восстал против его отца и – он убежден в этом – убил его. Он или погибнет, поддавшись жалкой вспышке гнева, или научится притворяться каждую минуту, чтобы выжить, и вырастет с искалеченной душой. Сейчас ничего нельзя изменить, а потом будет поздно. Атти жив, но он потерян. Наверное, лучше ему и не знать, что Барини жив…
– О чем еще ты хотел бы узнать?
– Почему ни ты, ни Морис не поговорили со мной прямо?
– Ты не желал слушать.
– И поэтому вы попытались устранить меня. – Барини не спрашивал, он констатировал. – Сначала при помощи клана Шусси, причем накануне встречи, на которой еще можно было договориться. Затем подсылали убийц…
– О чем ты? – очень натурально удивился Отто. – Ну, даешь… Зачем нам устранять тебя? Хочешь, поклянусь? Кому ты был нужен мертвый – нам или Империи? Это же просто, как дважды два!
– Если не ты, то Морис подослал этого Шассугу.
– Чепуха! Ты себя послушай! Морис – и подослал убийцу! К тебе! Чушь!
Барини не поверил. Рядом с ним сидел враг, рядящийся в друга. Да неужели можно забыть тысячи и тысячи напрасно оборванных жизней? Храброго Крегора, опытного Триггу, бесстрашного Думбу, наивного и верного Дарута? А десятки, если не сотни тысяч жертв среди горожан и крестьянства – это вам как, соратнички? И ради чего? Ради спасения этого мира, ради того, чтобы дать ему шанс, – на это еще можно согласиться. Стиснуть зубы и идти до конца – по крови, по гною, по грязи… Но устроить всю эту кровавую баню только для того, чтобы от Империи отпала всего-навсего еще одна провинция?..
Ни забыть нельзя, ни простить.
И если Отто и впрямь лично не причастен к покушениям, а причастен только Морис, это все равно ничего не меняет.
Слишком хорошо помнилось ошеломительно-горькое открытие: предали! Друзья предали! Не Гама ли учил, что предавший доверившегося хуже убийцы?
– Никогда не получается так, как задумано, – по-прежнему не глядя на Барини, молвил Отто. – Наверное, это закон такой: делаешь одно – а получается другое. А если в конечном итоге получается все же более или менее то, что ты хотел, то оно получается совсем не так, как ты хотел. Разве нет?
Барини отмолчался.
Под днищем флаера проплывали горы – несуразная толчея заснеженных вершин, дикая и необитаемая здесь, но служащая прибежищем горских кланов южнее, где и долины пошире, и климат получше. Далеко справа лениво дымил вулкан Брумгрум.
– А теперь ты ответь мне на один вопрос, – сказал Отто. – Откровенность за откровенность. Что ты тогда выбросил в космос?
– Когда именно?
– В самом начале, между Землей и Марсом. Пятые или шестые сутки полета. Помнишь? Ты вышел наружу, полез посмотреть, что там стряслось с шарниром внешней антенны. В контейнере с инструментом у тебя лежал сверток, а вернулся ты без него. Круглый такой сверток. Тогда ты не сказал, что это было, и потом не сказал. Может, теперь скажешь?
